Мишель Зевако - Нострадамус

Пока Джино рассказывал, не переставая потирать ручонки, посмеиваться и качать головой, Нострадамус постепенно успокаивался и вновь обретал свою прозорливость. Нет, ничего еще не потеряно. Вполне возможно, что Руаяль де Боревер еще не выехал из Пьерфона. Столкновение между ним и Генрихом II совершенно неизбежно…

— Отлично, — сказал он. — Значит, когда, ты говоришь, пройдут поединки?

— 27-го, 28-го и 29-го этого месяца. Сначала король будет сражаться с Железноголовым, на второй день — с маршалом Сент-Андре, а на третий — с Монтгомери…

— С Монтгомери! — вздрогнул Нострадамус.

И день продолжался. До самого вечера Нострадамус занимался бесчисленными больными, которые приходили к нему отовсюду.

В это время каждый день в Париже творились чудеса. Глухие начинали слышать. Те, кого мучила злая лихорадка, выздоравливали. Паралитики поднимались и шли. И Нострадамус не ограничивался тем, что вылечивал людей. Он старался их приободрить, утешить. Вот так прошел и этот день.

Вечером, когда Джино отправился запирать двери замка, Нострадамус обнаружил в уголке просторного зала, где он только что принял столько отчаявшихся и подарил им надежду, замешкавшегося последнего посетителя. Несмотря на то, что угол был темным, маг мгновенно узнал гостя.

— Руаяль де Боревер! — содрогнувшись, прошептал он.

— Да, это я, — ответил юноша с холодной враждебностью, с какой всегда говорил с тем, кто смертельно ранил Брабана-Брабантца. — Я пришел попросить вас о двух вещах.

— Это вы! — не слушая, произнес Нострадамус, голова которого закружилась от пронесшейся в мозгу ужасной мысли:

«Он был в Пьерфоне, он сегодня увидел там короля, испугался и бежал! Это не тот человек, который назначен судьбой! Я жестоко ошибся в расчетах!»

— Это вы! Вы здесь! — охрипшим голосом безнадежно повторил он.

— Ну да, да, я! Я же сказал вам, что у меня к вам две просьбы.

— В чем же они заключаются? — глухо спросил Нострадамус.

Все в нем клокотало. Боревер испугался бы его вида, если бы не был слишком поглощен своими мыслями, чтобы почувствовать адресованные ему ненависть и презрение.

— Две просьбы, и я начну с той, что возникла раньше. Вы убили Брабана, вы заставили меня отступить перед собой, за эти два преступления я поклялся убить вас…

— Вот этим кинжалом! — Нострадамус бросил к ногам юноши оружие, переданное ему в харчевне «Три журавля».

Руаяль поднял кинжал, взялся за клинок двумя руками, поднапрягся и — сломал надвое. Потом злобно швырнул на пол обломки.

— Именно этим! Но, как видите, я раздумал убивать вас! Я вас не убью. Я вас прощаю… А теперь вот что. Вы дали мне клятву, что откроете имена моего отца и моей матери. Время пришло. Я хочу их знать.

— У вас было две просьбы. Я выслушал первую, посмотрим, какова вторая.

— Вторая? Пожалуйста! Великий прево мессир де Роншероль находится в Шатле…

— Знаю. Ну и что?

— Дело в том, — с отчаянием признался молодой человек, — что со вчерашнего дня я брожу вокруг Шатле и не могу проникнуть туда. Одни только стены тюрьмы подавляют. Можно сразиться с десятком или с полусотней здоровенных мужиков — умереть или победить. Но невозможно за несколько часов взять приступом эту крепость. А я хочу — вы слышите? я хочу! — освободить Роншероля. Помогите мне своей магией и располагайте мной как вам будет угодно. Я отдаю свою жизнь за свободу этого человека.

Нострадамус провел рукой по лбу. Он опять ничего не понял. И вновь содрогнулся от приступа бешеного гнева, мало того — его охватил ужас. Он пробормотал:

— Ты хочешь освободить Роншероля? Ты? Ты, кого он тут же прикажет повесить?

— Да, я, я! — выкрикнул Руаяль. — И пусть он меня повесит! Мне надо, мне необходимо освободить этого человека, потому что я пообещал Флоризе это сделать!

«Надо подумать! — сказал себе Нострадамус. — Хорошенько подумать. Это тот случай, когда нельзя ошибиться. Один неверный шаг — и все пропало! Попробуем наставить этот юный ум на путь истинный… Да, попробуем, и вот оно — средство для этого!»

И произнес вслух:

— Я говорил вам, что вы найдете Флоризу в старинном замке Пьерфон. Почему вас там не было вчера?

— Я был там, — отозвался Боревер. — Я был там ровно в восемь утра.

— И уже вернулись?

— Я вернулся в Париж вчера в полдень.

— Понятно, — усмехнулся Нострадамус. — Вас, которого заставили отступить высокие стены Шатле, еще больше напугали укрепления Пьерфона. Вы показались себе таким маленьким, таким ничтожным перед этим колоссом… Теперь я понимаю, почему вы оставили там ту, кого так страстно любите…

— Я не оставил ее там. Я привез ее в Париж, — не обращая внимания на издевку, просто ответил Руаяль.

— Прибыв в Пьерфон в восемь утра, вы вернулись в Париж в полдень вместе с Флоризой?!

— Да. И это вторая причина, которая заставила меня простить вам смерть Брабана. Вы не обманули меня. Вы сказали, что в Пьерфоне я найду похитителя… И я нашел его — нашел и убил!

— Вы убили похитителя?! — взорвался Нострадамус.

— Убил. Убил Ролана де Сент-Андре.

Нострадамус пошатнулся.

Все было напрасно! Он с таким терпением, какое может дать только жгучая ненависть, так старательно, используя все свои сверхчеловеческие возможности, выстроил здание… Он отправил в тюрьму Роншероля, он препроводил Флоризу в Пьерфон, он подготовил столкновение Боревера с Генрихом так тщательно, что оно стало неизбежным. И все провалилось! Один-единственный неожиданный поступок этого молодого человека — и все казавшееся таким прочным строение рухнуло!

Он всматривался в Боревера со смешанным чувством восхищения и бешенства… И уже прикидывал, как на обломках обрушившегося здания его мести выстроить новое, как начать работу заново… Призвав на помощь все свое самообладание, он подавил гнев, сожаления, опасения, которые мешали ему судить здраво, и — начал все с самого начала…

— Значит, ты думаешь, что убил похитителя Флоризы? — спросил он юношу, взяв его за руку.

— Я оставил его умирать на полу зала таверны, куда он привел Флоризу и где я дрался с ним. Это был честный поединок со шпагой в руке.

— Ролан де Сент-Андре был всего-навсего влюбленным неудачником, понимаешь? Как он оказался там? Каким образом доставил Флоризу в ту таверну, о которой ты говоришь, не имеет значения. Но это не он придумал превратить замок Пьерфон в тюрьму для Флоризы, а может быть, и в могилу для нее!

— А кто же? — встрепенулся Боревер.

— Кто? Экое ты дитя! Это мог сделать только очень могущественный человек, достаточно могущественный для того, чтобы бросить в застенок отца, убрав таким образом со своего пути препятствие, не позволявшее украсть дочь!

— Нет! — лепетал молодой человек. — Нет! Король не может солгать! Короли не врут! Генрих дал мне слово, свое королевское слово, что никогда не станет добиваться Флоризы…