Мишель Зевако - Нострадамус

— Посмотрите на эти цвета! От него же пахнет смертью!

Во взгляде королевы, которым сопровождались ее слова, ясно читался приговор, и увидевшего это капитана шотландской гвардии бросило в дрожь… В то утро огромная толпа принаряженных горожан, поднявшись пораньше, собралась за барьером, огораживавшим ристалище со стороны улицы Сент-Антуан, задолго до начала очередного этапа турнира. Весь Париж явился посмотреть на битву между самыми прославленными рыцарями того времени.

Ристалище вытянулось вдоль оси, которая представляла собой длинную составляющую буквы Т, короткой как раз и была улица Сент-Антуан. Та сторона поля битвы, которая примыкала к Бастилии, была занята трибунами. Та, что выходила на улицу, была, как уже говорилось, огорожена барьером высотой в человеческий рост. Само ристалище представляло собой вытянутую овальную арену длиной примерно в сто пятьдесят туаз note 48. По форме оно очень напоминало наши современные ипподромы.

По обоим краям были поставлены шатры, в которых рыцари надевали свои доспехи. Шатры более или менее роскошные, в большей или меньшей степени разукрашенные, это зависело от положения и богатства владельца. Но одно украшение было обязательным: щит или вымпел с его гербом. Добавим, что шатер Монтгомери стоял подле отеля Турнель, а королевский — напротив.

Трибуны были поделены на три части. В центре выстроили большую ложу, предназначенную для королевской семьи и ближайших родственников. Справа и слева от этой ложи до самого края протянулись две длинные галереи для придворных кавалеров и дам, поблизости располагались бесчисленные мелкопоместные дворянчики, понаехавшие из всех провинций королевства. Каждая из галерей могла вместить до трех тысяч зрителей. Напротив ложи с галереями, иными словами, на противоположном конце ристалища за высоким барьером из прочного дерева толпился простой народ, дополнительно отделенный от знати шеренгой вооруженных алебардами охранников.

А теперь попробуем себе представить ясное летнее утро. Небо цвета бледной лазури — поблекшее от многодневной жары. В лучах совсем недавно поднявшегося, но уже горящего ярким пламенем солнца вырисовываются мрачные темные силуэты башен Бастилии, открытые поверхности которых наводнены свободными сейчас от службы охранниками и тюремщиками. Чуть ниже — фантастический вид на парижские крыши, на которых собрались самые отважные из наблюдателей. Из каждого окна каждого дома, выходящего на ристалище, высовываются любопытные. Еще ниже — прямо за шеренгой стражников с алебардами, за мощным барьером — огромная толпа в разноцветных нарядах. Давайте попытаемся увидеть на ристалище боевых коней, покрытых голубыми, золотыми, пурпурными попонами, в седлах с приподнятыми задними и передними луками, гордо сидящих в этих седлах всадников, сверкающих отполированной сталью, а то и серебром доспехов, всадников в шлемах с опущенными забралами, с развевающимися на ветру перьями султанов, каждый — с длинным копьем в правой руке, со щитом, украшенным девизом рыцаря, в левой. Попытаемся представить себе галереи: все эти пышные, сияющие под утренним солнцем костюмы мужчин, сказочно роскошные платья дам — все великолепие, все изящество, весь блеск, свойственный искусству одеваться той эпохи. Золото, стекающее ручьями цепочек и ожерелий на облегающие корсажи и атласные камзолы, бриллианты, жемчуга, изумруды, огненным многоцветьем сверкающие на эфесах шпаг, в ушах и на пальцах, колышущиеся шарфы, тысячи горящих предвкушением удовольствия лиц будущих свидетелей зрелища, вызывающего в памяти времена великого культа любви. Представим себе между двумя просторными галереями королевскую ложу, крытую огромным балдахином из отделанного золотой бахромой лазурного бархата с вышитыми на нем золотыми же лилиями. И там, под этим горделиво-величественным тентом, — короля Генриха II, неотрывно следящего за схваткой; герцога Эмманюэля Савойского, поглядывающего на поле боя с высокомерной холодностью; Диану де Пуатье, даже в этот торжественный день не изменившую траурной черно-белой одежде, с которой не расставалась после смерти отца; Маргариту Французскую; Марию Стюарт, воодушевленную искренней радостью; испанского посла; принца Франсуа — он сидит рядом с Марией Стюарт и смотрит на нее с обожанием; маленьких принцев Шарля и Анри, которые весело кричат и отчаянно хлопают в ладоши… А за спинами членов королевской семьи — посмотрите, какую немыслимо роскошную группу составляют стоящие неподвижно, дабы не потерять величественной осанки, самые важные персоны: пурпурные кардиналы, блестящие маршалы, обер-егермейстеры, главные стольники и виночерпии, самые приближенные к королю и его семье лица…

А когда вы вообразите себе это невыразимо прекрасное зрелище, когда, миновав пеструю толпу, доберетесь до знати, там обратите внимание на изысканно одетого человека, склонившегося над смертельно бледной Екатериной Медичи и похожего на воплощение Судьбы. Посмотрите внимательно! Всмотритесь в его лицо с пылающими глазами, с мрачным, траурным выражением, — какая ужасная, нечеловеческая красота! После этого пышная декорация, окружающая этого человека, покажется вам лишь обрамлением главного зрелища.

Это Нострадамус!

Нострадамус, в эту самую минуту прошептавший прямо в ухо королеве всего два роковых слова:

— Час пробил!

И эти два коротеньких слова громом отозвались в мозгу Екатерины — громом, заглушившим радостные вопли огромной толпы.

Нострадамус, приглашенный в королевскую ложу из особого расположения к нему Генриха II, медленно отступил, бросил взгляд на Монтгомери, потом на Сент-Андре, на Роншероля… Мгновение спустя он исчез.

Схватка на ристалище закончилась. Победители гарцевали перед галереями, они размахивали в знак приветствия копьями, их приветствовали развевающимися на ветру разноцветными шарфами. В этой схватке участвовали герцог де Гиз, два сына коннетабля де Монморанси, Ла Тремуйль, Таванн, Бирон, еще десять знатных господ. Королю удалось еще до этого победить в трех поединках.

Когда отзвучали фанфары и герольды прокричали имена победителей в только что закончившемся бою, Генрих II, охваченный восторгом, вскочил с места и подал собравшимся знак аплодировать. Зрелище его опьяняло.

— Клянусь Богоматерью! — воскликнул он. — Ничто не помешает мне выйти на ристалище в четвертый раз! Но на этот раз я хочу, чтобы мне противостоял достойный соперник, не скупящийся на удары!

Он огляделся по сторонам.

— Монтгомери! Теперь мы сразимся с вами!

Екатерина чуть не упала в обморок. Как странно!

Король, да, сам король выбрал из десятков отважных рыцарей того, кого она должна была заставить его выбрать любой ценой! Она огромным усилием взяла себя в руки и прошептала: «Рука судьбы ведет его!» Потом с восхитительной искренностью, подлинным шедевром коварства, вскричала: