Алексей Пиманов - Александровский cад

Саймон посмотрел на брата и в сердцах воскликнул:

– Джерри, ты можешь мне объяснить, что все это значит и какое отношение вся эта чушь имеет к действительности? Зачем понадобилась этому параноику цивилизация, канувшая в небытие двадцать веков назад?

Джеральд лукаво улыбнулся и небрежно заметил.-

– Двадцать три.

– Что «двадцать три»? – не понял Саймон.

– Считается, что этрусская цивилизация прекратила свое существование в третьем веке до нашей эры. Двадцать три века назад.

Сэр Саймон вскочил с дивана и заходил по комнате.

– Это все безумно интересно, но какая разница, в каком веке это произошло? Все равно от них ничего не осталось! – все сильнее распалялся он.

Джеральд не торопился с пояснениями, однако по выражению лица было понятно, что «разница» имелась.

– Разница? В принципе, для интеллектуалов с Даунинг-стрит – никакой! – с достоинством произнес он. – А для людей образованных – существенная. Дело в том, что, по всей вероятности, Великий Рим и сама Римская империя были основаны именно этрусками. То есть можно утверждать: племена Этрурии заложили основу всей будущей европейской цивилизации.

Сэр Саймон только недовольно крякнул на это. История не была его коньком, и слова брата больше запутывали, чем объясняли суть дела.

– Ну и что? Итальянцы – союзники немцам. И это вполне вписывается в теорию Гитлера о расовом превосходстве.

Сэр Джеральд замолчал и задумчиво посмотрел на бокал, который держал в руках.

– А кто здесь говорит об итальянцах? Анна, ты слышала, чтобы я поставил знак равенства между этрусками и этими ничтожными прихвостнями Гитлера, этими макаронниками? – обратился он к жене.

– Нет, – улыбнулась Анна.

– Вот то-то и оно! Взгляни-ка, братец, вот сюда.

С этими словами Джеральд снял с полки альбом старинных гравюр и раскрыл книгу на рисунке, изображающем мальчика с птицей. Поверх гравюры следовала едва заметная надпись на непонятном языке.

– Забыл сказать самое интересное: этрусские надписи никто не может прочесть до сих пор. Это одна из главных загадок мировой истории. Перед тобой одно из сохранившихся этрусских изображений. Как ты думаешь, к какой языковой группе относится эта надпись?

Саймон задумался.

– Древнееврейской? – нехотя ответил он.

– Нет.

– Индийской?

– Не ломай голову. Джеральд взял с камина газету.

– Вот, свежая польская газета, которую выпускает их правительство в изгнании. Ничего не напоминает тебе?

С этими словами Джеральд очертил карандашом заголовок и положил издание рядом с этрусской надписью. Глаза Саймона округлились.

– Черт побери. Да ведь это очень похоже! – пробормотал он.

Джеральд самодовольно усмехнулся.

– Вот так когда-то воскликнул и я. А потом сообразил: «эт-руски». «Руски»! Понимаешь? Рус-ски-е. Как просто.

Саймон ударил себя ладонью по лбу.

– А я-то, дуралей, понять не могу, почему немцы главную из этих книг в России ищут!

Джеральд раскурил трубку и сел рядом с Анной на диван.

– Так что ваш Бивербрук совсем не спятил. Представь только, что благодаря расшифрованным книгам этрусков Европа узнает, что всему обязана славянской цивилизации. Не арийской расе, как считает Гитлер, а тем самым неполноценным славянам, от которых он хочет нас освободить. Что же будет с его бесноватой идеей, если выяснится, что голубоглазых блондинов еще и в помине не было, когда прародители поляков и русских закладывали основы европейской цивилизации?

Анна поставила бокал на камин и возразила:

– Но… Подождите! Почему нельзя Черчиллю позвонить напрямую Сталину и рассказать все как есть? Найти эти книги и опубликовать их в мировой прессе.

Теперь разъяснять суть вопроса пришлось Саймону.

– То-то и оно, дорогая Анна! Во-первых, их еще нужно расшифровать. А во-вторых, такие книги страшны в руках любого диктатора. Сегодня это грозное оружие интересует сумасшедшего расиста и шовиниста. А завтра им завладеет идеологический фанатик. Представь себе: однажды нам докажут, что коммунистическая Россия – богом избранная страна и тому есть историческое подтверждение. Нет, этого нельзя допустить. И вообще, получается, что в публикации этих книг заинтересованы только русские.

Саймон сел напротив брата и посмотрел ему прямо в глаза.

– Скажи, Джеральд, не хотел бы ты прокатиться в Москву? Ты ведь пишешь кншу об истории России. Мы договоримся с союзниками, они дадут тебе поработать в русских архивах и библиотеках. Да и Анна, мне кажется, будет не против.

Джеральд задумался.

– За счет твоего ведомства?

Сэр Саймон утвердительно кивнул.

– Ничего не выйдет. Эту книгу никто не видел. Даже я, положивший жизнь на изучение истории этрусков, весьма приблизительно знаю, как она может выглядеть.

– Ну, это как раз дело поправимое.

Сэр Саймон залез в карман сюртука и извлек сложенный вчетверо лист бумаги, с изображением книги.

– Вот так, судя по описанию нашего резидента в Берлине, выглядит эта загадочная книга.

Джеральд не успел ответить, как сидевшая рядом Анна неожиданно воскликнула:

– Боже!

Мужчины бросились к ней.

– Что? Что с тобой, Анна? – испуганно пролепетал Джеральд.

– Эта… Эта книга… Я знаю, где она…

Гражданин Осепчук был человеком маленьким и незаметным. По крайней мере, так ему казалось. Он старался не выделяться на улице среди редких прохожих, для чего даже надвинул кепку на самые брови. Пройдя половину Сретенки, Осепчук остановился возле киоска и начал рассматривать открытки. На нитке в грязном окошке висели черно-белые портреты звезд советского кинематографа: Крючков, Орлова, Алейников, Целиковская, Серова, Ладынина… Осепчук ткнул пальцем в последнюю и бросил мелочь на прилавок.

– Дайте мне вот эту, – попросил он продавца, а затем добавил: – И конверт.

Расплатившись, Осепчук отодвинулся от окошка и тут же, на прилавке, что-то написал на конверте. Затем, вложив в него открытку с портретом Ладыниной, он огляделся в поисках почтового ящика. Обнаружив его на ближайшей стене, Осепчук подошел и, бросив письмо, засеменил по бульварам, насвистывая что-то себе под нос.

Едва он завернул за угол, его взгляду открылась ужасающая картина: торгующие с рук граждане заполнили не только Центральный рынок, они трясли своим барахлом даже на мостовой, не давая проехать машинам в самом центре Москвы – на Цветном бульваре. Осепчук протиснулся сквозь ватники, платки, косынки, танкистские шлемы, бескозырки и стал бродить от ряда к ряду. Хриплое пение, матерщина, запах махорки и водки, мешки, чемоданы, авоськи, кульки и свертки, грязь под ногами, валяющиеся на земле пьяные – все это напоминало огромный копошащийся муравейник. Неожиданно Осепчук заметил одноногого моряка, торгующего папиросами «Беломорканал» и одеколоном «Шипр». Инвалид хитро поглядывал на подошедшего гражданина и чему-то ухмылялся. Осепчук ухмыльнулся в ответ и хотел было уйти, но торговец поманил его пальцем, и глаза его при этом странно забегали.