Юлия Андреева - Рыцарь Грааля

Трудно сказать, сколько клятв верности было дано над этой надгробной плитой, сколько тайных браков было заключено в часовне Перпиньяна.

Посетив Тулузу, Пейре проведал «Гнездо певчей пташки» и Андре. У его бывшего управляющего и Карел было уже трое детей. Старшая золотоволосая, сероглазая и веснушчатая Жанна, названная в честь матери Видаля, не вызвала в трубадуре никаких отеческих чувств. Тем не менее он прикупил для нее отошедшие Арагону две деревни Руссильона, обеспечив, таким образом, дочь достойным приданым.

Раймон Тулузсжий снова сделал ему предложение служить при его особе, и Пейре был вынужден в который раз отклонить его. Если раньше к добрейшему Раймону он относился как к покровителю и другу, то после того, как Луи де Орнольяк признал Пейре своим незаконнорожденным сыном, трубадуру следовало относиться к тулузскому графу скорее как к родственнику, моля небо, чтобы тот не счел его опасным претендентом на тулузский трон.

Раймон был по-прежнему необыкновенно любезным с Пейре, и даже приказал своей жене простить давнишнюю шалость трубадура и даровать ему теперь уже добровольный поцелуй взамен когда-то вырванного у нее силой. Донья Констанция сильно постарела за последние годы, и ее поцелуй не взволновал Пейре.

Видаль застрял в Тулузе на несколько месяцев, проводя почти все свое время с графом, который, а Пейре видел это по глазам, знал о свидетельстве де Орнольяка, но то ли не верил ему, то ли не считал трубадура достаточно серьезным противником.

Покинув Раймона, Пейре обосновался в Каркассоне, где по давнишней традиции трубадуров проводил зиму, пускаясь в путешествия с приходом весны, когда просыхали дороги и воздух полнился запахами цветов и птичьим пением.

Каркассонский двор любви последнего года был более чем приятным, так как внезапно овдовевшая Аделаида ныне правила одна и власть ее была мягка и добра к поэтам и певцам. Трубадуры и галантные рыцари получали от нее дорогие подарки, многим виконтесса подарила дома и земли с условием, что они не станут продавать их и поселятся в Каркассоне.

В остальном же все было как всегда – опять неизвестно из-за чего сцепились короли Франции и Англии. Так что по дорогам стало вдвое опаснее ездить. В любой момент из-за дерева или пригорка могли появиться молодцы с луками и палицами и потребовать, чтобы им ответили, кто из королей лучше. Причем, если это были ищущие приключения на свои головы солдаты, был шанс, ответив правильно, убраться подобру-поздорову. Но чаще на дорогах под эту песенку выходили разбойники, которым что ни ответь, все равно будут грабить и резать.

Из-за этого во время переездов из одного города в другой приходилось сутками не снимать с себя кольчуги и шлема, а еще лучше таскать с собой целую свиту, в сущности, бесполезного и бестолкового люда с мечами и луками, которых следовало кормить и размещать где-то на ночлег. Все эти обстоятельства не могли не угнетать чувствительного трубадура, привыкшего путешествовать в компании одного-единственного оруженосца или столь же утонченных особ, как и он сам.

Пейре исполнилось уже двадцать пять, Аполлинария носила под сердцем долгожданного первенца. Богатства дома Видаля множились, и ворота были всегда широко распахнуты для друзей и добрых людей. Тем не менее не без удивления для себя Пейре начал замечать, что все больше и больше становится похожим на своего учителя и названного отца. Это сходство заставляло задуматься о многом.

Но возможно, все трубадуры и странствующие рыцари в конечном итоге становились похожими друг на друга. Страсть к дорогам и приключениям делала этих людей похожими на втянутых в постоянные коловращения перелетных птиц.

Сходство с де Орнольяком замечал и сюзерен Тулузы. Но сходство это было не внешним – Пейре был и оставался самым красивым мужчиной Прованса, чьи золотые, теперь уже с проседью волосы, белое чистое лицо, зеленые глаза и статная фигура вошли в легенды. Так что новое поколение не представляло уже иначе образ прекрасного принца, как только с лицом Пейре Видаля, в алом плаще и на прекрасном арабском скакуне.

Пейре походил на де Орнольяка в другом качестве, а именно – в невозможности зацепить его хитрым словцом, разозлить или поймать на крючок хорошо замаскированной уловки. Так же как эн Луи, Пейре не претендовал на трон Тулузы и при всей его внешней браваде ни разу не похвастался своему другу и покровителю – кем назвал его де Орнольяк в присутствии самого короля Ричарда. Кроме того, Пейре так и не согласился называть Раймона своим сеньором. Все это заставляло графа ворочаться по ночам, представляя, что в один из дней сын восьмого сына Гурсио, де Орнольяк, или Пейре наведаются к нему – потомку четырнадцатого сына Гурсио с требованиями уступить им трон по праву наследования.

Одного не перенял Пейре от своего учителя и названного отца – его пристрастие к выпивке. Как и все рыцари, Видаль пил вино и не притрагивался к воде, но вино не любил и знал свою меру. А значит, напивался редко и весьма неохотно.

Однажды, возвращаясь из Тулузы в Каркассон, Пейре остановился в небольшом трактире деревеньки, принадлежащей виконтам Фуа, где столкнулся с рыцарями-госпитальерами, с которыми воевал в святой земле.

Слово за слово, вино лилось рекой. Несколько раз Пейре пытался заплатить трактирщику и убраться, пока он еще мог ходить своими ногами. В гостинице на другом конце деревеньки он оставил Хьюго и верных ему людей, которые, случись хозяину задержаться дольше обещанного, могли не только поднять на ноги всю деревню, но и обыскать все дома и перевешать половину мужского население, чего, разумеется, не следовало допускать.

Собутыльники же нипочем не желали расставаться с Видалем, всякий раз усаживая его на место, затевая кидать на меткость кинжалы или рассказывать истории священной войны.

Но время шло, и постепенно стол, за которым пировали крестоносны пустел, а народа за ним становилось все меньше и меньше. Заметив это, Пейре только улыбнулся, припоминая давнее правило наемных вояк, гласившее: «За выпитое и съеденное платит последний».

Вскоре за столом остались только Видаль и постоянно и услужливо подливающий в его кружку усатый и невероятно широкий в плечах рыцарь, лицо которого можно было, наверное, назвать симпатичным, если бы не полное отсутствие передних зубов. Сквозь хмель Пейре слушал его жалобы на злобную и лихую женщину – супругу рыцаря, на которой его угораздило жениться четырнадцатилетним юнцом и которая отравляла его жизнь уже добрых тридцать лет. Стуча себя кулаком в грудь, рыцарь клялся, что у проклятой ведьмы имеется любовник, который наведывается к ней всякий раз, когда мужа нет дома. Быть же при жене постоянно он не мог, так как его сюзерен находился в состоянии нескончаемой войны с соседом, на которого они с завидной регулярностью совершали рыцарские нападения, перебираясь через полувысохший ров, штурмуя стены или продалбливая место, где упрямый сосед каждый раз заделывал дыру.