Паулина Гейдж - Искушение фараона

Птах-Сеанк обрел наконец дар речи.

– Значит, ты хочешь, чтобы я поехал в Коптос и ничего там не делал?

– Именно так. – Она резко выпрямилась, разомкнула руки и, подобрав с пола перо, изящным движением протянула тростинку писцу. – Впиши сюда имя Хаэмуаса и все его титулы, потом запечатай папирус своим собственным значком. Какая, кстати, у тебя печать?

– Знак Тота. Павиан, сидящий на луне, – запинаясь, проговорил он.

Табуба кивнула.

– Ах да, конечно. Давай, делай что говорят, а потом отдашь папирус мне. Когда вернешься из Коптоса, сперва ты должен заехать ко мне, и я передам тебе этот свиток. А потом ты вручишь его царевичу.

– Благородная госпожа, то, о чем ты просишь, достойно презрения! – выпалил Птах-Сеанк, охваченный одновременно и страхом, и яростью, понимая при этом, что каждое слово Табубы – истинная правда и что если он хочет долго и успешно служить своему щедрому и благородному господину, то ему придется сделать все так, как она сказала. Но этот поступок сделает его жизнь невыносимой. Он навсегда останется неприглядной, грязной тайной, навечно соединяющей его с этой беспринципной женщиной, которая до конца дней сделается его кошмаром.

– Достойно презрения дать царевичу то, чего он страстно желает? – спросила она тоном мягкой и спокойной рассудительности. – Конечно нет. А желает он меня и женится на мне, несмотря ни на что; вот только если ему удастся добиться одобрения и от Рамзеса, и от всей истории, он станет чувствовать себя намного счастливее.

Птах-Сеанку больше нечего было сказать. Он взял перо, быстро вписал необходимые строки и передал свиток Табубе. Она знаком показала, что он может подняться. Шатаясь, с дрожащими коленями, он встал с пола.

– И помни, – сказала она, – о том, что здесь произошло, ты не скажешь ни слова ни одной живой душе. Даже когда напьешься. Если же такое случится и об этом станет известно мне, обещаю: я не только опозорю тебя перед всеми – я тебя уничтожу. Ты понимаешь?

Он понимал. Глядя в эти неумолимые, не знающие сомнения глаза, он все сильнее убеждался, что эта женщина не задумываясь приведет в исполнение все свои угрозы. Она, должно быть, заметила, что ее слова возымели желаемое действие, потому что удовлетворенно поджала губы.

– Отлично. Теперь пойди и скажи глашатаю, который ждет в коридоре, пусть объявляет царевне Нубнофрет, что я хочу ее видеть. Я должна выразить ей свое почтение.

Желая сохранить жалкие остатки собственного достоинства, Птах-Сеанк собрал вещи, поклонился и вышел из комнаты. Любое почтение и восхищение, какое он мог бы питать к этой госпоже, умерло в его душе прежде, чем он закрыл за собой дверь, и он со всей ясностью понимал, что до конца своих дней останется в полном распоряжении женщины, единственным чувством к которой у него была ненависть.

Глашатай объявил о посетительнице, и не успело еще затихнуть эхо под высокими сводами покоев Нубнофрет, а Вернуро уже вводила Табубу в комнату царевны. Нубнофрет поднялась из-за стола. Она только что занималась тщательным изучением хозяйственных счетов. По ее слову управляющий тотчас же собрал разбросанные на столе свитки, поклонился обеим госпожам и быстро удалился.

Нубнофрет без улыбки пошла навстречу гостье, Вернуро закрыла двери и уселась в уголке. В глубине комнаты, достаточно далеко, чтобы не слышать разговор, сидела еще одна служанка. Нубнофрет жестом пригласила Табубу пройти в комнату.

– Мне сообщили, что ты приезжаешь, – коротко и сдержанно проговорила она. – И я приношу тебе свои извинения за то, что вынуждена оказать тебе столь поспешный прием. Сегодня весь день я занималась тем, что просматривала документы по расходам на хозяйственные нужды, и мы с моим управляющим едва закончили эту тяжелую работу. – Одним кратким бесстрастным взглядом она окинула наряд гостьи. Табуба поклонилась.

– А я прошу меня простить за то, что выбрала для визита такое неподходящее время, – ответила гостья столь же серьезно и сдержанно. – Я вовсе не хочу понапрасну отнимать у тебя время, царевна. Полагаю, царевич сообщил тебе о своем решении сделать меня своей Второй женой.

Нубнофрет кивнула. Ее любезность приняла форму ледяной вежливости. Такие вопросы не принято обсуждать подобным образом. Согласно существующему порядку, женщина, собирающаяся в скором времени занять место Второй жены, должна ждать, пока от Старшей жены поступит приглашение посетить свой будущий дом и осмотреть покои, в которых ей предстояло поселиться. Если же Старшая жена медлила с подобным приглашением, претендентка во время встречи должна была ждать никак не менее нескольких часов, поддерживая светскую беседу, и лишь потом очень осторожно и ненавязчиво перевести разговор в нужное русло. Краткая вспышка дружеских чувств по отношению к Табубе давно потухла в душе Нубнофрет, и теперь своим поведением гостья забила последний гвоздь в гроб этой скоротечной привязанности.

– Мне хотелось как можно скорее нанести тебе визит, – продолжала Табуба, – чтобы заверить тебя в своем уважении и преданности, а также сказать, что с моим приходом в твоем доме не произойдет никаких перемен.

«Ах ты подлая тварь, – злобно подумала Нубнофрет. – У тебя хватает бесстыдства врываться ко мне без приглашения, а теперь ты нагло предлагаешь мне свое снисхождение».

– Прошу, садись, если угодно, – произнесла она вслух. – Не хочешь ли чего-нибудь выпить?

Обычно она не задавала гостям подобного вопроса. Вернуро непременно сразу же предлагала всякому любые напитки и множество закусок. Нубнофрет с удовлетворением заметила, как щеки Табубы чуть порозовели, хотя взгляд ее оставался по-прежнему невозмутим.

– Как это мило с твоей стороны, – сказала Табуба. От ее внимания не ускользнули легкие нотки презрения, которые не могли скрыть любезные слова. – Но от жары у меня совсем пропал аппетит. – И она осталась стоять. Она оставалась на ногах, уверенная в каждом своем жесте и слове, прекрасная без видимых усилий, и Нубнофрет пришлось призвать на помощь волю, чтобы подавить резкую вспышку острой ревности.

– Прошу прощения, – быстро ответила она, пока Табуба не успела протянуть руку к угощениям, – но у меня создалось впечатление, что жара тебе по вкусу.

Табуба изящно повела обнаженным плечом и рассмеялась.

– Да, в самом деле я люблю жару, – согласилась она, – потому что в жару я меньше ем и не прибавляю в весе.

«Камешек в мой огород», – подумала Нубнофрет, глядя на стройное, безупречное во всех отношениях тело Табубы. Она улыбнулась одними губами – внешне любезная улыбка придворной дамы – и, чуть склонив голову набок, ждала, что ее гостья будет делать дальше. Она сознательно избегала говорить о предстоящей свадьбе, и на некоторое время воцарилось неловкое молчание. «Я умею играть в эту игру лучше тебя, – думала Нубнофрет. – Меня ей обучали с рождения. Я могла бы простить тебе твою красоту, поскольку она дана тебе свыше. Могла бы простить и то, что ты выкрала у меня сердце Хаэмуаса. Но никогда я не прощу тебе твоих дурных манер и низости обращения». Как и ожидала царевна, Табуба скоро сдалась.