Синтия Хэррод-Иглз - Чернильный орешек

– Она в самом деле настолько плоха? – осторожно поинтересовался Амброз.

Мэри-Эстер покачала головой.

– Нет, она не плоха, просто невежественна. Я с ней разговаривала. Она производит впечатление скромной девушки, явно влюбленной в Ричарда, а в постель с ним легла из романтического побуждения… по всей видимости, она совсем одинока, бедняжка. Но это люди низкого происхождения, бедные, и у девушки вообще нет никакого приданого.

– Стало быть, дело в деньгах?

– Нет, дядюшка Броз, не это главное. Эдмунд говорит, что он с радостью принял бы и совсем бедную девушку из порядочной семьи. Но если бы у этой Джейн Гарднер была даже тысяча фунтов стерлингов, он все равно не считал бы ее подходящей женой для своего сына и наследника. Но что сделано, то уж сделано. Эдмунд пробовал откупиться от ее отца, только тот смекнул, что ему выгоднее всего, и отказался от выкупа. А Ричард уперся как упрямый осел, и теперь его не переубедить.

– Во всяком случае, это хороший признак, – заметил Амброз. – Значит, у него доброе сердце и чуткая совесть.

Мэри-Эстер слегка улыбнулась.

– Это похоже на тебя! – заметила она. – Нет, он это делает всего-навсего для того, чтобы бросить вызов отцу. Если бы Эдмунд приказал ему жениться на этой девушке, то Ричард бы с негодованием отказался.

– Ну что теперь поделаешь, – проговорил Амброз, когда они повернули, дойдя до конца тропинки. – В конце концов, это может обратиться и во благо. Ричард, возможно, остепенится, когда у него будут собственные жена и ребенок, о которых надо заботиться.

– Но какой это будет ребенок!

– Ты не можешь этого знать, – возразил Амброз, покачав головой. – Эта девушка выглядит достаточно здоровой, а сильная свежая кровь, знаешь ли, дело неплохое. В нашей семье слишком уж много кровосмешения: браки между кузенами и кузинами – явление постоянное. А будущий ребенок вырастет в Морлэнде под твоим присмотром… да и Эдмунда тоже. Он еще, может быть, окажется лучшим в нашем роду.

– Надеюсь, что ты прав, – отозвалась Мэри-Эстер. – Особенно в отношении Ричарда. Если бы только он не обижал так своего отца… да и ко мне он очень подозрителен. Даже тогда, когда я пытаюсь быть любезной с этой девушкой, он считает, что я стремлюсь восстановить ее против него. Господи, что же делать теперь? – Из-за живой изгороди долетел шум перебранки, в котором Мэри-Эстер легко различила пронзительный громкий голос Алисы, с кем-то спорящей. – Ты меня извини, дядюшка Броз, хорошо? Мне лучше пойти и посмотреть, что там еще стряслось.

– Я пойду с тобой.

А Мэри-Эстер с верным Псом уже спешила впереди дяди, пробираясь через просвет в кустарнике. В розовом саду раскрасневшиеся Алиса и Руфь кричали друг на друга, а Мэри-Элеонора горько плакала. Анна колотила Руфь по тем местам, куда могла дотянуться, но на Руфь с ее многочисленными нижними юбками это не производило ни малейшего впечатления. Нерисса пыталась остановить Анну, Лия же напрасно старалась навести порядок. Тем временем малютка на ее руках беззаботно откусывала лепестки с гвоздики, которую держала в своей пухлой маленькой ручонке, невинными глазками наблюдая за этой сценой.

– Тише, девочки, замолчите все! – закричала Мэри-Эстер. – Что случилось? Поссорились в Святое Воскресенье?! Как не стыдно!

– Мама, Руфь дернула меня за волосы! – заплакала Алиса, бросаясь к ней, чтобы высказаться первой.

Руфь посмотрела на нее мрачно и сердито. – А она ударила мою Нелл Никому не дам бить маленькую Нелл! – с вызовом произнесла Руфь.

Она, кажется, наконец-то заметила нападение на себя сзади и, повернувшись, так сильно отпихнула от себя Анну, что та, отлетев, врезалась в Нериссу и едва не сбила ее с ног.

– Как не стыдно, Руфь, так грубо поступать с маленькими! – рассердилась Лия. – А еще такая большая девочка!

– Все в порядке, нянюшка, – торопливо сказала Мэри-Эстер, видя, что Руфь собирается с силами для отпора. – Мэри-Элеонора, ты ушиблась? Подойди сюда, дай мне взглянуть.

– Она ударила меня по руке… посмотри, – прорыдала Мэри-Элеонора.

– Ну, цыпленочек, рука даже не покраснела. Много шума из ничего. А теперь перестань плакать. Алиса, за что ты ее ударила?

Алиса выпятила губы.

– Она пришла и испортила нам всю игру. Я играла с Анной, а она явилась и все испортила. Не хочу, чтобы она играла с нами!

– Да она и сама не желает играть с тобой! – мигом закричала Руфь. – Мы и приезжать сюда даже не хотели, так что можешь и не думать.

– Тогда почему бы вам снова не убраться к себе? – выпалила в ответ Алиса.

Тут уж Лия так рассердилась, что вырвала у малютки цветок, а та после мгновенного изумления закрыла глазки и пронзительно закричала, протягивая ручонки к матери.

– Дай-ка мне ее сюда, нянюшка, – сказала Мэри-Эстер. Она забрала Генриетту и прижала ее горячее влажное личико к себе. – Итак, девочки, я больше не желаю слышать об этой ссоре, да еще в Господень день! Вы все должны любить друг друга, жить друг с другом в мире и согласии. Алиса, ты скверная девчонка, раз ведешь себя так нелюбезно со своими кузинами. Все здесь им рады, и они будут жить у нас столько, сколько сами пожелают Тебе, Руфь, тоже не подобает такое поведение, даже если Алиса и в самом деле ударила твою сестру. Ты уже взрослая, чтобы бить маленьких. Если у тебя есть какая-нибудь жалоба – обратись с ней ко мне. А теперь пошли, посмотрим, как там идут дела на стрельбище. Скоро обед, и я не желаю видеть за столом надутые лица, так что давайте покончим с этим сейчас же.

Не выпуская из рук Генриетту, Мэри-Эстер погнала всю эту компанию прочь из розового сада, в сторону большой прогулочной тропы. Амброз, с улыбкой следовавший за ними, думал о том; как же это его маленькой девочке удастся справляться с таким большим хозяйством и с многочисленной семьей. Да, для него она по-прежнему оставалась маленькой девочкой. Ему казалось, что он и глазом-то не успел моргнуть с тех пор, как перевязывал ее собственные детские порезы и ушибы, учил ее, как полагается завивать и заплетать свои темные волосики… «Что ж, я был ей неплохой матерью, – подумал он, незаметно улыбаясь, – только я никогда бы не смог управлять таким вот огромным хозяйством».

Лето 1631 года снова принесло в Йорк бубонную чуму. Будучи весьма красивым городом, Йорк, тем не менее, был также зловонным и нездоровым. С тех пор, как шестьдесят лет назад чума как языком слизала целое семейство Баттсов, в городе случалось еще много эпидемий. Нынешнюю прозвали Черной смертью. Она приползла украдкой от вялой, полустоячей реки, от кишевших крысами причалов, обрушившись на битком набитые людьми грязные жилища со всеми своими безобразными и ничем не исцелимыми горестями. Как только стало ясно, что нынешняя вспышка эпидемии весьма серьезна, у всех городских ворот были выставлены стражники, чтобы задерживать и входящих и выходящих людей, но было уже слишком поздно – остановить чуму не могло ничто. Она растекалась по дорогам, по пути поражая жилища, пройдя по Цветущей улице, ворвалась в больницу Святого Эдуарда. Приостановившись на минутку у «Зайца и вереска», чума прихватила с собой Уилли Морлэнда, старшего и безмерно любимого сына Уилла Морлэнда. Пройдясь вдоль Холгейтской дороги до Раффорда, где чума унесла двадцать несчастных, она проскользнула никем не замеченной в Морлэнд.