Синтия Хэррод-Иглз - Чернильный орешек

– Мадам, мне не нравится, как выглядит мисс Алиса, – заметила в тот вечер Лия. – Не сходить ли вам посмотреть?

Мэри-Эстер мгновенно вскочила с места.

– Но почему, Лия, что с ней?

– Я не пойму, мадам. Может быть, она сегодня слишком долго пробыла на солнце. – Лия старалась избегать пристального взгляда Мэри-Эстер. – Или, быть может…

– Только не произноси этого слова, – быстро сказала Мэри-Эстер, перекрестившись. – Я иду. Сегодня действительно жарковато…

Алиса обычно спала в перестроенном флигеле для детей, в одной комнате с Анной и Генриеттой. А приставленная к ним служанка, Беатриса, спала там же, на низенькой, выдвигающейся на ночь кровати. Сейчас Беатриса стояла у постели, от волнения ломая себе руки. Именно она и обратила внимание Лии на состояние мисс Алисы, и теперь Беатриса опасалась, что независимо от того, больна ли мисс Алиса или здорова, ей самой вполне может не поздоровиться. Мэри-Эстер, подойдя к изголовью кровати, наклонилась и положила руку на лоб Алисы. От прохладного прикосновения к своей горячей коже девочка зашевелилась. За ней спокойно спали Анна и Генриетта. Анна неуклюже раскинула свои худые руки и ноги, а пухленькая Гетта свернулась улиткой. Сердце Мэри-Эстер дрогнуло: они были такими беззащитными, такими одинокими во сне, что злобная болезнь могла легко подобраться к ним.

Алиса беспокойно ворочалась и что-то бормотала. Мэри-Эстер осторожно стянула с нее одеяло и расшнуровала ее ночную сорочку. Однако ни на ее шее, ни между набухающих грудок не было видно никаких коварных пятнышек.

– Утром мы пошлем за врачом, – проговорила Мэри-Эстер, – если, конечно, девочке не станет лучше. У нее в самом деле жар, но это, возможно, просто из-за того, что она перегрелась на солнце Беатриса, если она проснется, позови меня.

– Хорошо, мадам, – нервно присела в реверансе служанка.

Но утром Алисе лучше не стало. Ее рвало, лихорадило, она жаловалась на головные боли, болезненно отводила глаза от света. Когда явился врач и осмотрел ее, лицо его помрачнело. Он подозвал Мэри-Эстер к изголовью кровати и молча указал ей на небольшое красноватое вздутие в паху девочки Холодный ужас сковал сердце Мэри-Эстер, и она лишилась дара речи. Переведя взгляд с врача на Лию, она увидела пот на губах служанки и мертвенную белизну ее лица. «О, Боже милостивый, – взмолилась она про себя, – только не это, только не это!»

– Она будет жить? – наконец проговорила Мэри-Эстер.

Врач покачал головой.

– Мадам, я не могу дать вам никакой надежды. Лишь немногие жертвы чумы выживают. Но мы, конечно, сделаем все, что можем, и всегда остаются надежда и молитва. Вы должны переселить отсюда остальных детей, и в эту комнату вообще никто не должен заходить, кроме того лица, которому поручено ухаживать за девочкой. И ничего нельзя выносить из этой комнаты – будь то одежда или какой-нибудь кубок, – пока над этим не сотворят обряд очищения. Я оставлю вам на этот счет указания, а еще дам рецепт одного лекарства. Вечером я приду снова.

Мэри-Эстер осталась при девочке, а Лия тем временем проводила врача. Пока Мэри-Эстер дожидалась возвращения няни, вошел Эдмунд. Она чисто машинально повернулась к нему, страстно ища утешения, но тут же вспомнила.

– Эдмунд, тебе нельзя заходить сюда и прикасаться ни к чему тоже нельзя… Это… это чума, Эдмунд. Она очень заразная.

Эдмунд посмотрел издалека на худенькую фигурку дочери под покрывалами, а потом перевел взгляд на жену.

– Тогда и тебе тоже следует уйти. А за ней будет ухаживать кто-нибудь из слуг.

Мэри-Эстер посмотрела на мужа ясными глазами, понимая, чего ему, видимо, стоило сказать такое.

– Нет, – ответила она. – Я сама буду за ней ухаживать. Это – мое право.

Эдмунд озадаченно взглянул на нее. Странно что она воспользовалась словом «право», а не «долг»:

– Но ты ведь даже не мать ей.

– Зато она меня так называет. И я буду ухаживать за ней.

Задержав на жене взгляд, Эдмунд произнес:

– Благослови тебя Господь.

А что же еще он мог сказать? Только это… тут и Лия вернулась с рецептом, оставленным врачом.

– Я не смогла прочесть все это, мадам, только у нас, конечно, не найдется и половины этих вещей.

– Дай мне взглянуть, – Эдмунд забрал у нее листок и принялся читать вслух. – Жир гадюки, смешанный с медом, к нему надо добавить двадцать четыре мокрицы, потом это надо высушить на солнце, чтобы можно было истолочь в порошок как следует… так… унция высушенного куриного помета. Душистая рута и розмарин… яичный желток… потом смешать с четвертью пинты старого эля и таким же количеством соленой воды… так… пора щепоток перца… – Он посмотрел на жену. – Дорогая моя, да неужто это и в самом деле поможет?

Мэри-Эстер только беспомощно подняла на него глаза.

– Как знать, Эдмунд? Раз уж врач так говорит, только он ничего не обещал. И все-таки, если мы совсем ничего не будем делать, то она точно умрет.

Эдмунд снова стал изучать рецепт, а потом вернул его Лии.

– Что ж, тогда поступим, как ты считаешь нужным. Нянюшка, поручи Клементу достать все необходимое.

– Спасибо тебе, Эдмунд, – сказала Мэри-Эстер. – Но теперь ты должен уйти и проследи, чтобы никто даже близко не подходил к дверям. И вели окурить все помещения на случай, если и в них попала зараза. И забери с собой Пса.

Волкодав принялся ужасно завывать, когда его выволакивали из комнаты, и целый день напролет Мэри-Эстер слышала его вой – своего рода «музыкальное сопровождение» к этому кошмару, болезни ребенка. Вечером снова пришел врач, но он не стал подходить к постели ближе чем на метр. Он смотрел на девочку поверх апельсина, утыканного зубчиками чеснока, держа это сооружение у самого носа, чтобы не заразиться.

– Вы давали ей лекарство? – спросил врач.

– Да, только ее тут же вырвало.

– Что ж, это показывает, что инфекция в ней есть, – заключил врач. – А вам надо проявить настойчивость. Вы должны добиться, чтобы лекарство попало в организм, поскольку в противном случае ей ничто не поможет.

– А если она удержит его в себе?

– Тогда она должна выздороветь… если Господь того пожелает.

Мэри-Эстер с сомнением посмотрела на него, а потом перевела взгляд на бредившую девочку.

– Ей стало хуже. Боюсь, что эта рвота совсем лишила ее сил.

– Приподнимите покрывало, – распорядился врач. Он осмотрел тело девочки с безопасного расстояния. Бубонное вздутие стало крупнее, тверже, воспалившись до красноты. Девочка пошевелилась и захныкала от боли, когда Мэри-Эстер слегка коснулась бубона. – Да, – заключил врач, – чумной нарыв стал больше, и он вытягивает из нее силы. Если к полуночи он не прорвется, вы должны сами прорвать его с помощью прижигания.

– Прижигания?!