Джеймс Купер - Вайандоте, или Хижина на холме

— К тому же, — прибавил Джоэль, — у нас есть и пушка, которую можно выставить.

— Я понимаю, что хочет сказать Стрид, ваша честь! Я сделал из дерева пушку к большим воротам, как это всегда бывает в гарнизонах. Она уже готова, и я уже собирался на этой неделе поставить ее на место.

— Она совершенно похожа на настоящую, и я уверен, — проговорил Джоэль, — что индейцы примут ее за чугунную.

Капитан велел Джоэлю рассказывать дальше. Но об остальном много распространяться не приходилось. Джоэль, по его рассказу, обманул индейцев, притворившись, что вполне откровенен с ними и сочувствует им, так что был оставлен на свободе. За ним все-таки присматривали, но делали это так небрежно, что, улучив удобную минутку, он убежал от них, спрятался в лесу и потом по руслу реки добрался до «хижины». На вопрос капитана, не видел ли Джоэль там Вудса, тот очень удивился, услышав, что капеллан ушел туда же. По-видимому, это известие было для него очень неприятно. Если бы два старых солдата были более наблюдательны, они заметили бы огонек, блеснувший в глазах Стрида.

Так как Джоэль ничего больше не мог прибавить к своему рассказу, то капитан отпустил его и Джойса.

День прошел спокойно. Ни белые, ни индейцы больше не показывались, и капитан начал уже надеяться, что они ушли совсем. Эта мысль так укрепилась в нем, что он принялся за письма к своим друзьям, имевшим влияние в Альбани и Могауке, прося их похлопотать за сына, как вдруг в девять часов вечера к нему пришел Джойс.

— Что такое, Джойс, уж не заболел ли у нас кто-нибудь?

— Ах, это было бы еще ничего, ваша честь! Дело обстоит гораздо хуже: несколько человек ушло из «хижины»!

— Да, это дело серьезное. Поди, собери всех на перекличку.

Через пять минут посланный был уже у капитана с известием, что все собрались. Капитан отправился к собравшимся и при первом же взгляде убедился, что гарнизон значительно уменьшился. Сержант с лампой и листом в руке стоял перед оставшимися.

— Ну, что же, Джойс? — спросил капитан с плохо скрытым беспокойством.

— Ушла почти половина. Нет мельника, большей части американцев и двух голландцев.

— Неужели они оставили своих жен и детей?

— Жен и детей они забрали с собою.

Известие об этом бегстве, да еще в такую пору — перед наступлением ночи — произвело на капитана очень неприятное впечатление. Отойдя немного в сторону, он спросил сержанта:

— Кто же остался?

— Мик О'Гирн, два плотника, три негра, Джоэль и три голландца, которые недавно поселились у нас, да еще два подростка, которых Стрид нанял в начале года. Если прибавить вас и меня, то будет всего пятнадцать человек. Я думаю, достаточно еще, чтобы защищать дом в случае нападения.

— Остались все лучшие и более достойные доверия. На Мика и на негров я полагаюсь так же, как на тебя. Джоэль тоже надежный человек; только я не знаю, как он выдержит первый огонь.

— Капрал Стрид не бывал еще ни разу в сражении, но ведь рекруты делают иногда чудеса. Я хочу теперь разделить наш гарнизон на две смены, чтобы люди могли отдохнуть.

— Мы с тобой будем стоять по очереди на часах, Джойс! Ты оставайся до часу ночи, потом я приду тебе на смену. Но мне нужно сначала поговорить с ними; в таких случаях это не бесполезно.

Они пошли во двор. Сержант держал свою лампу так, что капитан мог видеть лица всех присутствующих.

— Друзья мои, — начал капитан, — некоторые из ваших товарищей испугались и ушли из «хижины». Они не только ушли сами, но увели с собой жен и детей. Подумав, вы сами поймете, какому риску подвергли они себя. Поблизости здесь нет никаких селений, и им придется пройти до пятидесяти миль, страдать от голода и холода, боясь на каждом шагу натолкнуться на краснокожих. Если между вами есть еще кто-нибудь, кто не хочет оставаться здесь защищать «хижину», пусть признается в этом откровенно. Я выпущу того из ворот и дам с собою какое-нибудь оружие и провизии. Он может также взять с собою все, что ему принадлежит. Пусть здесь останутся только те, кто действительно этого хочет. Ночь темна, и теперь самый удобный момент уйти; прежде, чем настанет день, можно уже быть далеко. Если кто хочет уйти, пусть скажет откровенно, не боясь ничего. Ему сейчас же откроют ворота.

Капитан остановился, но все молчали.

Повернувшись к Джойсу, капитан вдруг заметил благодаря свету от лампы, что кто-то стоит возле стены дома. Капитан сообщил об этом Джойсу и они оба направились в ту сторону, неся фонарь. Когда они подошли ближе, на них сверкнули черные глаза индейца.

— Ник! — воскликнул капитан. — Ты ли это? Зачем ты пришел сюда и как ты пробрался через палисады? Ты пришел к нам как враг или друг?

— Слишком много вопросов, капитан! Обо всем спрашиваете разом. Ступайте в комнату с книгами. Ник пойдет за вами, скажет все что надо.

Капитан поговорил тихо с сержантом, отдав приказание быть внимательным на часах, и направился в библиотеку, где с нетерпением ждала его жена с дочерьми.

— О, Гуг, неужели случилось то, чего мы боялись? — воскликнула мать, как только показался капитан, сопровождаемый тускаророй. — Неужели колонисты оставили нас в такую минуту?

Капитан указал на индейца.

— Ник!

— Да, Ник, Соси-Ник, — повторил индеец. — Старый друг. Вы не рады видеть его?

— Это зависит от того, зачем ты пришел сюда, — сказал капитан. — Ты с теми, что теперь на мельнице? Но скажи мне прежде, как ты вошел в палисады?

— Деревья не могут остановить индейца. Надо много ружей, много солдат, капитан! Здесь бедный гарнизон для Ника. Он всегда говорил: много щелей, чтобы пройти.

— Но, друг, ты не отвечаешь мне на мой вопрос. Как ты пробрался через палисады?

— Как? Конечно, по-индейски! Подошел, как кошка, как змея. Ник — великий вождь; хорошо знает, как идет воин, когда томагавк вырыт.

— И Ник так же хорошо должен помнить, как я драл его по спине. Припомни, тускарора, я не раз сек тебя!

Эти жестокие, оскорбительные слова были сказаны слишком необдуманно. Женщины вздрогнули и с беспокойством подняли глаза на капитана, как бы прося остановиться. Он зашел слишком далеко.

Лицо Ника стало страшным, зловещим. Казалось, он снова переживал каждый полученный удар, и воспоминание об этом бесчестии было мучительно для гордого тускароры. После минутного молчания выражение лица Ника мало-помалу начало изменяться. Оно снова приняло свое спокойствие и неподвижность изваяния.

— Послушайте, — начал серьезно индеец. — Капитан — старый человек, его голова бела как снег. Храбрый воин, но мало ума. Зачем трогать рану? Умный человек не станет так делать. Зима холодна, много льда, много метели, много снега. Все ужасно! Потом зима кончилась, настало лето. Все хорошо, все приятно! Зачем же вспоминать зиму, когда настало лето?