Лизелотта Вельскопф-Генрих - Харка - сын вождя

Музыка заиграла туш. На манеж выехали ковбои.

— Буффало Билл, Буффало Билл! — закричал Джим, по привычке хлопая по коленям.

Мало кто из зрителей знал это имя, оно стало известно лишь несколько лет спустя, но крика Джима было достаточно, чтобы группа молодежи тоже принялась орать: «Буффало Билл! Буффало Билл!»

Всадник, возглавлявший ковбоев, был одет в блестящий кожаный костюм, высокие сапоги с отворотами, мягкую шляпу. Он приветствовал зрителей поднятой рукой, как милостивый король своих подданных. Харка всматривался в его лицо. Оно было узкое, красивое. Горбатый нос, глаза — голубые. Борода у него была не такая, как у художника, и росла только на подбородке. И усы. Ковбои начали свою игру. Для Харки это зрелище не представляло ничего особенного, но ездили они действительно хорошо и отлично стреляли.

Под общие крики одобрения, под топот копыт и выстрелы закончилось представление. Публика аплодировала, и в этой шумихе все даже забыли о том, что им не показали индейцев. Когда группа ковбоев покидала манеж, зрители уже поднялись и устремились к выходу.

Но пятеро в ложе оставались сидеть до тех пор, пока цирк не начал пустеть. Лампы были потушены, и в опустевшем шатре совсем замерла жизнь. После множества людей, музыки, шума тишина и пустота темной палатки оказывали совершенно особенное действие. Но вот на манеж вышли рабочие, чтобы убрать грязь и разровнять опилки, и воздействие опустевшего цирка пропало.

Снаружи продолжали толпиться люди. И тут неожиданный шум заставил всех насторожиться: кто-то громко звал полицию.

Люди бросились к месту происшествия.

— Надо посмотреть, что там случилось, — сказал Джим и скрылся в толпе.

Оба дакоты, художник и Длинное Копье остались ждать у входа в цирк. Никто из них даже не догадывался, в чем дело, но скоро вернулся Джим и сообщил:

— Ограблена касса! Это история особого рода, неповторимая. В кассе не осталось ни цента. Вот где главная сенсация вечера!

— А как же кассирша? — поинтересовался художник.

— Хе! Исчезла. А что ты думаешь, не улетела ли она, как Далеко Летающая Птица, ха-ха?

— Никто не убит?

— А почему должны быть убитые? Не стоит предполагать худшего, иногда обходится и так. Ну и нагрела она всю эту шатию, ну и нагрела! Ведь она продала билеты на все четыре вечера, да еще на три дневных представления!

— Значит, исчезла выручка за все четыре дня?

— Все до цента.

— Что же, эта женщина была одна в кассе и без охраны?

— Конечно, плохо охраняли. И это в таком городе! Да потом охранники больше смотрят снаружи. Да и кто мог что-нибудь подумать, если кассирша куда-нибудь выходит? Работа сделана чисто. Может быть, она и поделилась с охраной…

— На что же теперь цирк будет кормить своих животных! Чем он заплатит людям? Как рассчитается за место? Может быть, у предпринимателя есть резерв в банке?

— Это меня не касается. Лучше пойдем в гостиницу.

И они направились к дому по главной улице, где царило почти такое же оживление, как днем.

Когда Харка с отцом добрались до своего номера в гостинице и растянулись на шерстяных одеялах, у мальчика прямо кружилась голова, и он заставлял себя побыстрее заснуть, так как на следующий день ему предстояло немало. Прежде всего он хотел получше рассмотреть тигров и узнать, придут все-таки индейцы или нет. Относительно ограбления кассы у него тоже были кое-какие соображения, но он, однако, решил пока не делиться ими даже с отцом.

Ночь он спал плохо, но не столько потому, что позади был богатый впечатлениями день, сколько из-за духоты в помещении — он привык спать на свежем воздухе. Вообще в городе ему было тяжело дышать, а в маленьком номере гостиницы в особенности.

Перед рассветом его разбудил шум. Он слышал, как сильно стучали в дверь соседнего номера, где остановились художник и Длинное Копье, слышал сердитый голос художника, резкие голоса других людей.

Скоро голоса затихли, и, тяжело топая по коридору, удалились два человека. Художник и Длинное Копье пришли к дакотам.

— У меня была полиция, — сказал художник. — В цирке Джима видели с белокурой кассиршей, с нею же он сидел и в нашей ложе. Полиция расспрашивала меня, что я знаю о Рэде Фоксе. Я ничего не мог сказать, кроме того, что в мелочах он нечист и всегда сумеет прихватить несколько долларов. Ну, а что касается большего — он нам оказал большую услугу в этом подозрительном блокгаузе Бена. Между прочим, стало известно, что у Джима в частном банке довольно приличная сумма. Поэтому полиция несколько снисходительнее к нему, чем к другим, попавшим на подозрение.

— Джим сейчас дома? — спросил Матотаупа.

— Он, должно быть, в гостиной выпивает. Хозяин ему не отказывает, ведь счет-то растет, — художник грустно усмехнулся, подумав, что рассчитываться, конечно, придется ему, а не Джиму.

Ни о каком сне больше не могло быть речи. Длинное Копье и дакоты заказали себе в комнату завтрак — мясной бульон и жареное мясо: другие кушанья белых людей были им не по вкусу. Завтрак был обилен, так как они рассчитывали подкрепиться на целый день. Художник плохо себя чувствовал, он не стал есть, а лег в постель. Длинному Копью нужно было позаботиться о нем, но они решили, что пока с больным художником посидит Матотаупа, а Длинное Копье с мальчиком сходят в зверинец.

Харке не верилось, что их после такого происшествия пустят в зверинец, но Длинное Копье успокоил его:

— Пойдем, как раз сейчас им очень нужны деньги, и они с радостью пустят нас.

Предположение шайена было правильным. Не потребовалось вести особых переговоров, и за небольшую сумму один из конюхов открыл дверь и пропустил их. К тому же он, кажется, узнал Харку. В эти утренние часы в цирке кипела работа — шла уборка в конюшнях, чистились клетки. Четыре льва располагались в одной клетке на колесах, тигры — в другой, рядом. Животные спокойно лежали и глядели своими янтарными глазами.

Длинное Копье направился в конюшни, ему хотелось посмотреть серого коня Буффало Билла. Харка остался около хищников и совершенно неподвижно стоял, не спуская глаз с тигрицы. Он так был погружен в раздумья об этом животном, что не заметил, как сзади подошли два человека. И только когда глаза тигрицы заблестели и усы ее задрожали, он обернулся. Позади стояли Длинное Копье и дрессировщик в накинутом на плечи мохнатом халате.

— Ну что ж, ты придешь к нам? — спросил дрессировщик. — Директор и режиссер просто с ума сходят, они придумали для тебя великолепный номер. Твой отец мог бы получить самое высокое жалованье, если бы мы вчера не стали самыми бедными людьми. Господин директор вчера чуть не покончил самоубийством, а режиссер просто рвал на себе волосы.

Дрессировщик был без грима, и Харка видел усталое бледное лицо, видел, как слегка дрожали его веки, видел худые руки.