Джеймс Купер - Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами

Тихий вздох ужаса, который и восклицанием-то не назовешь, вырвался у его собеседницы и заставил индейца замолчать. Они внимательно взглянули друг на друга, и глаза их встретились. Марджери, однако, не заметила в глазах Питера тех проблесков жестокости, что так часто беспокоили ее в первые недели их знакомства; в них скорее читалось скрытое волнение, серьезная обеспокоенность, говорившая о непреодолимом стремлении постигнуть до конца великую тайну, к которой в последнее время были обращены все его мысли. Одного этого проникновенного взгляда стало достаточно, чтобы наша героиня вновь обрела столь необходимую ей уверенность в Питере, а он ощутил прилив отеческих чувств к сидящей рядом молодой красивой женщине и ответственность за ее судьбу.

— Но сейчас вы думаете иначе, Питер, и больше не хотите снять с Бурдона скальп, — поспешно заметила Марджери. — Раз он мой муж, значит, он ваш сын.

— Так-то оно так, — возразил индеец, — но не в этом дело, Цветик. Ты права. Я больше не хочу иметь скальп Бурдона.

Это правда. Но я не хочу вообще никакого скальпа. Сердце стало мягкое, сейчас в нем нет жестокости.

— Ах, Питер, если бы вы только знали, как я рада это слышать! Я никогда не верила, что вы способны причинить зло лично мне, но, признаюсь, порой мне казалось, что жуткие рассказы о вашей жестокости к бледнолицым не совсем лишены оснований. И вот вы говорите мне, что белый человек вам друг, что вы больше не желаете ему гибели. Да будут благословенны ваши слова, Питер. Я смиренно благодарю Господа Бога через Его благословенного Сына за то, что мне довелось услышать эти слова.

— Это Сын Его сделал меня таким, — серьезно ответил Питер. — Да, да, именно так. Сердце мое было жестоким, пока я не услышать от знахаря-проповедника легенду о Сыне Великого Духа, о том, как Он умирать за все племена и народы, пока не услышать, как он, пастырь Аминь, просить Отца своего сделать добро тем, кто его убивать. Это замечательная легенда, Цветик! Она звучать в моих ушах песней крапивника, лучше даже, чем поет пересмешник, когда очень стараться. Да, легенда замечательная. И правдивая тоже. Вот ведь знахарь-проповедник просить своего Маниту благословлять индея, как раз когда индей поднимать томагавк убивать знахаря. Я это видел своими глазами, слышал своими ушами. Да, да, это было замечательно!

— В этом, Питер, бедному мистеру Аминь помог Дух Божий. И Дух Божий учит нас видеть и чувствовать красоту такого поступка. Без помощи Святого Духа мы были бы бессильны, как дети, а благодаря ей могущественны, как гиганты. Меня не удивляет, что добрый миссионер, находясь на краю гибели, испуская последний свой вздох, был способен молиться за своих врагов. Силы на это ему ниспослал Бог.

Марджери говорила ото всей души, очень серьезно, подчеркивая каждое свое слово. Лицо молодой женщины пылало от охватившего ее религиозного чувства, и Питер взирал на нее с уважением и восторгом. Она была скорее миловидной, чем красивой, и главный секрет ее очарования заключался в необычайной выразительности лица, возраставшей в минуты душевных волнений. Вот и сейчас, когда щеки ее разгорелись, а глаза под стать им сверкали, она стала так хороша собой, что, право же, ищи не ищи, а равную ей было бы не легко сыскать среди белого населения Америки. Но Питера, искренне восхищавшегося молодой женщиной, в первую очередь трогала не ее красота. Он был потрясен могуществом невидимого, но вездесущего Святого Духа, а речь Марджери, горячность, с которой она говорила, подстегнули и без того большой его интерес к этому предмету.

— Никогда не слышал, чтобы индей так поступать, — медленно, раздумчиво произнес Питер. — Нет, нет, никогда не слышал. Индей всегда ругать, ненавидеть свой враг, особенно если терять его скальп. Тогда больше всего хотеть рубить врагов томагавком. Тогда больше всего их ненавидеть. А знахарь-проповедник совсем другой. Молиться за индеев. Просить Великий Дух сделать им как можно лучше. И это когда индей уже замахнуться на него! Нет, это чудо, настоящее чудо, самое большое чудо, по-моему. Ты, Цветик, знаешь Питера. Он твой отец. Он тебя брать в дочери. Его сердце к тебе доброе, Цветик. Но он всего лишь бедный индей, хотя и великий вождь. Что он знать? Бледнолицые детишки знать больше, чем этот индейский вождь. Это тоже идет от Великого Духа. Ему так угодно, так оно и есть. Наши вождь говорят, что Великий Дух любит индея. Может, оно и так. Думаю, он любить всех. Но он не может любить индея так же, как бледнолицего, иначе не допустил бы, чтобы индей знал так мало. Не счесть вигвамов, городов, каноэ, свинца и пороха, что есть у белых, и это все доказывать любовь к ним Великого Духа. У бледнолицего всего этого больше, чем у индея. Так я вижу и знаю, так я чувствую. Но это не важно. Индей привык быть бедным, бедность ему нипочем. Это когда богатый становится бедным, ему трудно. А так — все привычка. Индея бедность не беспокоить. Его беспокоить то, что он мало знать. Я — воин, я — охотник, я — великий вождь. Ты — скво, ты — молодая, а знаешь, будто ты скво вождя. И даже еще больше. Я стыжусь, что знаю так мало. Хочу знать больше. А главное, хочу знать, как Сын Великого Духа умер за все племена и молил Своего Отца благословить тех, кто его убивать. Вот что Питер желать теперь узнать более всего!

— Ах, Питер, как бы я хотела помочь вам в этом! Но вы сильно преувеличиваете мои возможности. Тем же малым, что я знаю, я с вами, конечно, поделюсь. Ни за какие сокровища я бы не согласилась от вас отвернуться, ибо верю — Святой Дух тронул ваше сердце и вы станете новым человеком. Христиане верят, что всем надлежит переродиться и стать новыми людьми, тогда в ином мире они будут жить поблизости от Бога.

— Как это так? Питер вскоре быть стариком, как же старик может опять становиться молодым, а?

— Мы должны начать чувствовать иначе, настолько иначе, что становимся как бы другими людьми, вот что это означает.

То, что любили, — возненавидим, что ненавидели или, во всяком случае, не замечали, — возлюбим. Ощутив эту перемену в своем сердце, мы можем надеяться, что любим и почитаем Святого Духа и что Он простирает на нас Свою священную опеку.

Питер слушал Марджери со вниманием послушного и вежливого ребенка. Если смирение, скромность, желание постичь истину, благоговение перед Творцом можно считать достаточными признаками «перерождения», то справедливо утверждать, что наш дикарь и в самом деле «родился вновь». Он, бесспорно, уже не был прежним в нравственном отношении и сам ясно осознавал эту перемену в себе. И не переставал удивляться чуду, благодаря которому внезапно произошла эта великая метаморфоза! Это особенно хорошо видно из его ответа Марджери.

— Индей — как дитя, — тихим голосом произнес он. — Ничего не знать. Даже бледнолицая скво знать больше, чем великий вождь. Никогда не чувствовать, как сейчас. Сердце мягкое, как у молодой скво. Больше не испытывать ненависти. Ни к кому. Хочу всем добра — всем племенам, людям разных народов и разного цвета. Нет ненависти к англичанам; нет ненависти к янки; к чироки — и то нет ненависти. Всем желаю добра. Вот только не знаю, так ли сильно мое сердце, чтобы просить Великого Духа о добре для тех, кто возжелает мой скальп, — может, это слишком много для бедного индея? Но мне самому ничей скальп больше не нужен. Вот какой я, по-моему, стал.