Джеймс Купер - Прогалины в дубровах, или Охотник за пчелами

Счастье, наверное, для бортника, что при этой первой встрече белых с краснокожими у костра Воронье Перо и вообще никто из потаватоми не присутствовал, а то ему бы не сносить головы за то, что он обвел их вокруг пальца, наобещав целый источник виски и не дав ничего. Вожди, привлеченные звуками борьбы пса с волком, были Бурдону не знакомы, они, судя по тому, как пожирали глазами бортника, тоже увидели его впервые. Но теперь бортнику и капралу не оставалось ничего иного, как возвратиться вместе с индейцами к костру, вокруг которого вскоре собрался весь Совет, так как волки умчались на поиски другой жертвы, которую загонят до смерти.

В продолжение всей этой бурной сцены, которую на современном мексикано-американо-английском диалекте правильнее было бы назвать stampede note 137, Питер не шелохнулся. Не впервые попав в подобную ситуацию, он понимал, как важно для его авторитета сохранять неколебимое спокойствие, производя на окружающих неизгладимое впечатление чувством собственного достоинства и самообладанием. Вокруг него все пришло в движение, он же — один из всех — продолжал стоять как вкопанный, уподобясь статуе. А ведь молниеносная буря, налетевшая на поляну костра Совета, поколебала твердость духа даже самого досточтимого миссионера; испугавшись волков и опасаясь, как бы к нему самой худшей своей стороной не повернулось настоящее, этот добрый человек забыл о евреях с их славным прошлым. Впрочем, буря очень скоро пронеслась мимо, тишина и порядок опять вступили в свои права, и в кругу вождей восстановилось прежнее торжественное спокойствие. В костер подбросили хвороста, и его вспыхнувшее пламя высветило лица обоих стоявших рядом белых — то ли пленников, то ли зрителей. Вот тут-то Воронье Перо и его соплеменники и узнали колдуна, наобещавшего им Источник Виски.

Это не ускользнуло от внимания Питера, и им овладело некоторое беспокойство: время нанести задуманный им решающий удар еще не настало, а поведение потаватоми при встрече с ним в устье реки, бесспорно, подсказало ему, что индейцы не намерены шутить с человеком, так зло насмеявшимся над их надеждами. Поэтому первой его заботой было защитить Бурдона от исполненных желания мести молодых потаватоми всей силой своего престижа и влияния. Сделал он это в присущей ему хитроумной манере.

— Мой брат любит мед? — поинтересовался этот вождь у сидящего рядом вождя потаватоми, который впился глазами в Бурдона, как кот в мышку, прежде чем запустить в нее когти. — Некоторые индеи неравнодушны к сладкому; если мой брат принадлежит к их числу, я могу научить его, как без особых трудов наполнить вигвам медом.

На это предложение, исходящее от столь уважаемого лица, Воронье Перо мог ответить только благодарностью и согласием выслушать дальнейшие рекомендации. Питер тогда поведал об искусстве Бурдона, лучшего бортника на всем Западе. И так, мол, велико его мастерство в этом деле, что индейцам ничего подобного не доводилось видеть. Вот Бурдон вскоре продемонстрирует свое умение перед присутствующими вождями и воинами, и каждый тогда унесет запасы меда, на радость своим скво и детишкам. Уловка Питера удалась как нельзя лучше, ибо индейцы не научились добывать этот продукт питания, изобилующий в их лесах: им мешает неумение рубить деревья и трудность определения угла полета пчелы — не так уж они сильны в математике. Между тем последнее по силам почти каждому американцу со средним уровнем развития, его способности к подобным вычислениям определяются чуть ли не врожденным инстинктом.

Взяв таким образом бортника под свою защиту, Питер счел нужным вернуться к историческим изысканиям, в которые с таким интересом погрузился Совет до появления волков. Он поднялся и произнес краткую речь, возвращавшую присутствующих к захватившей их теме. В первую очередь им руководило желание помешать преждевременному нападению на Бурдона.

— Братья, — сказал этот загадочный вождь, — индеям полезно учиться. Узнав что-нибудь, они это запоминают; затем они могут научиться еще чему-нибудь. Так поступают бледнолицые, и это делает их мудрыми и придает им силы для захвата наших охотничьих земель. Человек, который ничего не знает, всего-навсего маленький ребенок, который слишком быстро вырос. Он и велик ростом, и делает большие шаги, и ношу может нести тяжелую, и есть любит оленину и мясо бизона, а что толку от того, что он большой? Он не знает, куда направить свои шаги, какую ношу выбрать; он вынужден просить еду у скво, вместо того чтобы самому приносить ее в вигвам, потому что его не научили охотиться. Нам всем надо учиться. Это правильно. Научившись сперва, как добывать дичь, как разить врага и заполнять вигвам едой, мы можем учить наши предания. В них рассказано о наших отцах. Преданий у нас много. Некоторые передают даже наши скво. Некоторые рассказывают у костра племени. А некоторые известны только старым вождям. И это тоже правильно. Индеи должны говорить не много, но и не мало. Они должны говорить мудро — вот что главное. Но мой брат, знахарь бледнолицых, сообщил нам здесь, что наши предания говорят нам не все, что нужно. Кое о чем они умалчивают. Если это так, нам лучше узнать и это. Если мы евреи, а не индеи, нам следует знать об этом. А если мы все-таки индеи, то пусть об этом узнает наш брат и прекратит называть нас не нашим именем. Пусть он скажет. Мы слушаем.

И Питер не спеша опустился на землю. Миссионер, понявший все, что он говорил, тут же поднялся и доступным для индейцев языком, которому его научил опыт многолетнего общения с ними, принялся излагать теорию потерянных племен.

— Я хочу, чтобы мои дети поняли, — сказал он в заключение, — быть евреем почетно. Я пришел сюда не унизить краснокожих в их собственных глазах, а, напротив, оказать им честь. Я вижу, что Медвежий Окорок желает что-то сказать; уши мои открыты, язык мой молчит.

— Я приношу моему брату благодарность — ведь он дает мне возможность высказать то, что у меня на уме, — откликнулся упомянутый вождь. — Это истинно так, я хочу кое-что сказать. И вот что именно: я хочу спросить знахаря, чтут ли бледнолицые евреев и выказывают ли им знаки уважения?

Этот вопрос поставил миссионера в затруднительное положение, но присущая ему честность не позволяла уклониться от прямого ответа. Из благоговения перед Отцом, покровителем истины во всех ее проявлениях, миссионер и сам ей поклонялся, а потому ответил чистосердечно, хотя и не скрывая, как ему неприятно отвечать на подобный вопрос. И он и вождь продолжали стоять в течение всего диалога, выражаясь парламентским стилем — оба одновременно занимали трибуну.

— Мой брат желает знать, почитают ли бледнолицые евреев. Мне хотелось бы сказать «да», но истина принуждает меня ответить «нет». У бледнолицых есть предания, направленные против евреев, а кроме того, на них тяготеет кара Всевышнего, наложенная на детей Израиля. Но сейчас все истинные христиане с большим сочувствием взирают на рассеянный по миру и подвергающийся преследованиям народ и желают ему благополучия. Белые очень обрадуются, узнав о моей находке — что американские краснокожие это и есть потерянные племена Израиля.