Джеймс Купер - Долина Виш-Тон-Виш

Солнце начало опускаться к вершинам буков, увенчивавших западную оконечность пейзажа, прежде чем все эти необходимые приготовления были закончены. Однако еще раньше Рейбен Ринг, сопровождаемый другим юношей, столь же энергичным и смелым, появился перед Пуританином хорошо экипированным в той мере, в какой человек в их ситуации мог быть хорошо экипирован для похода через лес.

— Ступайте! — сказал старый ревнитель веры, когда юноши предстали перед ним. — Ступайте и разнесите весть об этом испытании, чтобы люди пришли к нам на помощь. Я прошу не об отмщении заблудшим и погрязшим в язычестве подражателям идолопоклонников Молоха. Они сотворили это зло по невежеству. Не позволяйте никому брать в руки оружие из-за проступков одного грешного и заблудшего. Скорее дайте им заглянуть в тайные мерзости их собственных сердец, чтобы они раздавили живого червя, который, вгрызаясь в семена целительной надежды, может погубить плоды обетования в их собственных душах. Я хочу, чтобы из этого примера Божьего нерасположения извлекли пользу. Ступайте — сделайте обход поселений миль на пятьдесят и просите тех соседей, без которых могут обойтись, прийти нам на подмогу. Им будут рады. И пусть нескоро случится, что кто-нибудь из них пришлет приглашение мне или моим людям явиться на их вырубки по подобному же печальному поводу. Отправляйтесь и помните, что вы посланцы мира; что ваше поручение касается не чувства мести, а только разумной помощи и не оружия в руке, чтобы загнать дикарей в их убежища, — вот чего я прошу у братьев.

С этим последним напутствием молодые люди отправились в путь. Все же по их хмурым лицам и сжатым губам было видно, что некоторые заповеди всепрощения могут быть забыты, если в путешествии судьба наведет их на след какого-нибудь бродячего обитателя леса. Спустя несколько минут стало видно, как они идут быстрым шагом от полей в чащу леса вдоль тропы, которая вела к городам, лежащим ниже по реке Коннектикут.

Оставалось выполнить еще и другую задачу. Производя временное обустройство семейного пристанища, внимание первым делом уделили блокгаузу. Стены цоколя этого здания все еще держались, и оказалось нетрудно с помощью полуобгоревших бревен и случайных досок, уцелевших от пожара, покрыть его таким образом, чтобы получить временную защиту от непогоды. Эта простая и наскоро сооруженная постройка крайне безыскусного назначения, воздвигнутая вокруг остова печи, включила в себя почти все, что можно было сделать до тех пор, пока время и подмога не позволят построить другие жилые помещения. При расчистке развалин малой башни от мусора благочестиво собрали останки погибших в столкновении. Полуобгоревшее тело юноши, убитого в первые часы нападения, было найдено во дворе, а кости еще двоих, павших внутри блокгауза, были собраны среди руин. Теперь настал печальный долг предать их всех земле с подобающей торжественностью.

Для этого грустного обряда избрали время, когда западная сторона горизонта начала пламенеть тем, что один из наших американских поэтов так красиво окрестил «великолепием, что зачинает день и заключает». Солнце стояло в вершинах деревьев, и более мягкого или нежного света нельзя было выбрать для такой церемонии. Большинство полей еще нежилось в ярком блеске этого часа, хотя лес быстро приобретал более мрачное обличье ночи. Широкая и угрюмая опушка тянулась вдоль границы леса; здесь и там одинокое дерево отбрасывало на бескрайние луга свою тень в виде темной неровной линии, четко выделяющейся под яркими солнечными лучами. Одно дерево — это было сумрачное отражение высокой и качающей ветвями сосны, которая вознесла свою темно-зеленую пирамиду никогда не опадающей кроны почти на сто футов над более скромной порослью буков — отбрасывало тень на склон возвышенности, где стоял блокгауз. Здесь остроконечные края тени медленно подкрадывались к открытой могиле как символ того забвения, которое так скоро должно было окутать ее скромных обитателей. В этом месте собрались Марк Хиткоут и его оставшиеся в живых сотоварищи. Дубовое кресло, спасенное из огня, предназначалось для отца, а две параллельные скамьи, сооруженные из досок, уложенных на камни, служили остальным членам семейства. Могила находилась посредине. Патриарх расположился на одном ее конце, а незнакомец, так часто упоминаемый на этих страницах, стоял со скрещенными руками и задумчивым видом на другом. Лошадиная уздечка, поневоле украшенная кое-как из-за скудных возможностей жителей пограничья, свешивалась с одного из полуобгоревших частоколов на заднем плане.

— Праведная, но милосердная рука тяжко легла на мой дом, — начал старый Пуританин со спокойствием человека, давно привыкшего умерять смирением свои утраты. — Тот, кто щедро дал, тот и отобрал, и Тот, кто долго с улыбкой следил за моими слабостями, ныне прикрыл лицо свое во гневе. Я познал Его власть благословлять. И надлежало, чтобы я увидел Јго нерасположение. Сердце, которое коснело в самоуверенности, ожесточилось бы в своей гордыне. Пусть никто не ропщет по поводу того, что случилось. Пусть никто не подражает глупым речам той, что сказала: «Как! Мы обретем добро из руки Господа и не обретем зла? » Я хотел бы, чтобы слабые умом в этом мире — те, кто рискует душой ради суетности; те, кто смотрит с презрением на нужды плоти, — могли узреть сокровища Того, кто неколебим. Я хотел бы, чтобы они смогли познать утешение праведного! Пусть голос благодарения послышится в глуши дикой природы. Отверзните свои уста в хвале, дабы благодарность не пропала втуне!

Когда глубокий голос говорившего смолк, суровый взгляд упал на лицо ближайшего юноши и как будто потребовал внятного ответа на столь возвышенное выражение смирения. Но такая жертва превышала силы человека, к которому был обращен этот молчаливый, но понятный призыв. Взглянув на останки, лежавшие у его ног, бросив беглый взгляд на опустошение, пронесшееся над местом, которое его собственная рука помогала украсить, и вновь ощутив собственные телесные страдания в виде стреляющей боли своих ран, молодой житель пограничья отвел взгляд и, казалось, отверг с отвращением столь назойливо выставляемое напоказ смирение. Видя его нежелание ответить, Марк продолжал:

— Разве ничей голос не воздаст хвалу Господу? Банды язычников напали на мои стада, огонь свирепствовал в моем жилище, мои люди умерли от насилия не познавших божественного света, и здесь нет никого, кто сказал бы, что Господь справедлив! Я хочу, чтобы крики благодарения разнеслись по моим полям! Я хочу, чтобы хвалебное песнопение звучало громче, чем вопль язычника, и чтобы все вокруг было полно ликования!

Наступила долгая, глубокая и выжидающая пауза. Затем Контент ответил своим спокойным голосом в твердой, но скромной манере, которая редко ему изменяла: