Карл Май - Верная Рука

Почва делалась все более сухой и твердой, потом пошли камни, и читать следы становилось все труднее. Скоро они совсем пропали, однако мы то и дело снова натыкались на них, что лишний раз доказывало: те, кого мы преследовали, тоже искали Континентальную тропу.

Я должен здесь упомянуть, что несколько раз останавливался у ручьев — охладить свою рану, но делал это очень быстро, чтобы не задерживать своих товарищей.

Как описать то впечатление, которое переживает всякий путник, въезжающий в область Скалистых гор? Мне кажется, найти слова, которые бы полностью и совершенно точно передавали это впечатление, попросту невозможно. Но я попробую описать то, что испытывали мы. Горы начинаются еще в прерии и уходят в даль, в бесконечность, глаз теряет покой в поисках вершины, но — тщетны эти поиски! Человек начинает ощущать себя былинкой в бескрайнем пространстве, Агасфером 155, вопиющим в полной тишине и не получающим никакого ответа. А навстречу медленно опускается мерцающий, серебристо-жемчужный шлейф тумана. Он обволакивает и завораживает, притягивая скрытой за этим мерцанием тайной, но едва приблизишься к тому месту, за которым, как казалось, откроется что-то очень редкое, как именно в этом месте туман вдруг рассеивается, исчезает, перебираясь все выше и выше. И наконец, словно наигравшись с незваными гостями в прятки, неведомый хозяин гор убирает тающую приманку и открывает нам свои владения на фоне бездонного синего неба во всем их ослепительном великолепии.

Наверное, именно оттого, что так долго шли как бы с завязанными глазами, мы испытывали теперь такое глубокое восхищение увиденным: глаз наконец обрел опору, а окружающая природа — краски и образы, и они казались нам не просто прекрасными, а совершенными.

Во второй половине дня мы достигли леса, в котором начиналась Континентальная тропа. И скоро углубились в него. Царственные ели стояли по обе стороны тропы, были позади и впереди нас. На одном из поворотов из-за вековых стволов навстречу нам выехал всадник. Это был молодой парень, довольно легко одетый, в сомбреро. В Колорадо все обожают носить сомбреро.

— Good day 156, джентльмены! — приветствовал нас он. — Могу я узнать, куда вы следуете?

— Поднимаемся в горы, — ответил я.

— Как далеко вы собираетесь идти?

— Мы сами еще не знаем. Но будем идти, пока не стемнеет и мы не найдем подходящее для лагеря место.

— Среди вас есть белые и краснокожие. Вы позволите мне узнать ваши имена?

— Зачем?

— Мне нужна помощь, и поэтому я хотел бы знать, к кому я могу за ней обратиться.

— Вам повезло, вы встретили порядочных людей. Меня зовут Олд Шеттерхэнд, а…

— Олд Шеттерхэнд? — недоверчиво переспросил он. — А я слышал, он убит.

— Убит? Интересно, от кого же вы это слышали?

— От того, кто вчера ночью стрелял в него.

— Вот как! И где сейчас этот малый?

— У нас.

— Это где?

— Не очень далеко, сэр. Мой отец держит единственную в этих местах кузницу на Континентальной тропе, и до сих пор дела у нас шли неплохо, но сейчас я не поручусь, что с ним все в порядке: люди, которые в вас стреляли, хозяйничают в нашем доме, как бандиты. Хорошо еще, что сестре удалось спрятаться, когда они подъехали. Было это часа четыре назад. Сначала эти парни потребовали, чтобы отец подковал их лошадей, но платить отказались, а отца заперли в подполе. Потом стали все в доме переворачивать вверх дном — искали еду и выпивку. Нашли, но от этого еще больше озверели: расшвыряли по полу все наши запасы, а бутылки бросали, даже не допив их содержимого. Мне удалось сбежать. Я хочу спуститься в долину, там мои братья сейчас ловят рыбу.

— А вы не запомнили, как зовут бандитов?

— Одного они называли Спенсером, к другому обращались «Генерал».

— Well! Вам не нужно спускаться в долину. Мы вам поможем.

И он поехал с нами. Вскоре лес поредел, а потом и совсем кончился по правую сторону тропы. У последних деревьев мы придержали лошадей… На расстоянии примерно ружейного выстрела от нас стоял дом, это и была кузница. Перед окнами были привязаны лошади, а сколько именно, мы не могли сосчитать. Возле дома людей не было видно.

Виннету вопросительно посмотрел на меня и, прочитав в моих глазах ответ, сказал:

— Мы застанем их врасплох! Пустим лошадей в галоп, ворвемся в дом и «Руки вверх!». Мистер Тресков останется у двери снаружи дома с лошадьми. Вперед!

Через полминуты мои товарищи уже спрыгивали с лошадей возле дома. У меня это получилось гораздо медленнее, и в дом я вошел последним. Он состоял из двух частей — самой кузницы и жилых комнат. Когда я вошел в жилую часть, все бандиты стояли с поднятыми руками. Голос Виннету скомандовал: «Стоять! Кто опустит руки, тут же получит пулю в лоб. Шако Матто, забери к них все ружья. Хаммердал, снимите оружие с их поясов!»

Когда это было сделано, апач приказал бандитам сесть вдоль стены и разрешил опустить руки, не забыв напомнить, что того, кто шевельнется, ждет пуля.

В тесной комнате, из-за спин товарищей я сразу не мог разглядеть лиц бандитов. Но тут Апаначка и Холберс подвинулись и пропустили меня вперед.

— Тысяча чертей! Олд Шеттерхэнд!

Кричал Спенсер. Раньше, во времена матушки Тик, он не знал моего имени, но вчера, когда стрелял в меня, видно, ему меня назвали.

— Да, мертвые иногда оживают. Вы плохо целитесь, — сказал я.

— Целюсь?.. Я?..

— Не прикидывайтесь невинной овечкой. Это вам не поможет. Будьте любезны вспомнить те слова, которыми вы проводили меня, когда в последний раз мы виделись у матушки Тик в Джефферсон-Сити.

— Я… не… знаю… уже… — пробормотал он.

— Я помогу вам освежить память. Тогда вы сказали: «До встречи. Посмотрим, как ты тогда будешь держать голову, собака!» Вот и настал час нашей встречи. Так кто же из нас держит голову высоко — так, как должен держать ее человек?

Он ничего не ответил и весь как-то обмяк. Лицо его при этом стало очень сильно походить на морду побитого бульдога.

— Но сейчас, разумеется, счет будет уже другой. Речь теперь у нас пойдет не только о той пирушке и разбитом стекле. Вы ранили меня, а кровь стоит крови.

— Не я стрелял в вас, — заявил он нагло.

Я направил на него револьвер и сказал:

— К стене! Если вы еще раз солжете, я стреляю. Вы меня поняли?

— Нет… да… нет… Да, да, да, да! — кричал он тем громче, чем ближе придвигался ствол моего револьвера к его голове. Последнее «да!» прозвучало просто страшно.

— За вашу подлость вчера заплатил своей жизнью ваш товарищ. А вы теперь хотите приписать ему рану, которой я обязан вам?

— Мы квиты! — процедил он сквозь зубы.

— Как это «квиты»?

— Я повредил себе руку.

И он показал мне рану на своей правой руке.

— Кто в этом виноват?