Карл Май - Верная Рука

— Он у нас в руках! Воины команчей — не воробьи, а орлы, разрывающие и пожирающие воробьев вроде тебя или Шеттерхэнда! Я говорю чистую правду, а ты лжешь. Кого ты хочешь провести, когда говоришь, будто ваши люди спокойно сидят в своих вигвамах! Они уже в пути, иначе не стали бы высылать разведчиков.

— А разве они это сделали? — невозмутимо осведомился апач.

— Да, сделали.

— Но когда же?

— Недавно!

— Ха! Да известно ли вам хоть об одном лазутчике нашего племени?

— Известно. Ты — один из них.

— Я? Но кто сказал вам, что Длинный Нож приехал в Альчезе-чи на разведку?

— Никто не говорил, но тем не менее это так.

— Или вы ослепли? Разве на моем лице боевая раскраска?

— У тебя хватило хитрости не наносить ее! — рявкнул команч.

— Тогда вспомни, — продолжал пленник, — где живет твое племя и где мое. Команчи — на севере, апачи — на юге. А я приехал на восток. Зачем мне было забираться так далеко в сторону, если я послан выслеживать врагов, живущих к северу от нас?

— Ваши вожди хотели узнать, куда мы направились!

— Уфф! Ты даже не замечаешь, как выдаешь себя? Выходит, команчи выползли из своих нор не ради войны с апачами; нет, они спешат на восток! А куда и зачем, об этом я сам могу догадаться.

Команч понял, что пленник перехитрил его, и пришел в ярость.

— Молчи, собака! — завопил он, сверкая глазами. — Я могу повторить то, что сказал. Могу, ибо знаю — тебе уже не удастся разболтать ни слова из услышанного. Мы прихватим тебя с собой, и ты сдохнешь у столба пыток рядом с Шеттерхэндом.

— В таком случае, — заметил Длинный Нож, — я проживу еще очень долго, ведь все твои россказни, будто Шеттерхэнд в плену, — явная ложь.

— Он у нас, и это правда.

— Хау!

— И не только он, но и другие бледнолицые, которых ждет такая же смерть.

— Назови их! — потребовал апач.

— Во-первых, Олд Уоббл, свирепый убийца наших братьев, враг всех племен в прериях!

— Уфф!

— Потом — Олд Шурхэнд, бледнолицый огромного роста…

— Уфф, уфф! Дальше!

— Дальше? Тебе этого мало?

— О нет, вполне достаточно. Если вы действительно поймали этих великих охотников и я присоединюсь к ним в вашем лагере, то никто из нас не умрет. Мы сумеем найти дорогу к свободе. Мы пройдем сквозь толпы команчей, подобно тому как могучие бизоны прорываются сквозь стаю волков. Еще никто не побеждал Шеттерхэнда; но…

— Мы ловили его уже много раз! — перебил пленника команч.

— Ловили, но потом он почему-то всегда оказывался на свободе. А Шурхэнд может разом придушить шестерых команчей, по трое на каждую руку. Для него…

— Помолчи об этой собаке! — сердито крикнул один из сидящих. — Еще не было случая, чтобы он победил воина из нашего племени!

— Не было, потому что вы ему пока не попадались. Ну, а Олд Уоббл, самый хитрый и ловкий из бледнолицых, неуловимый и не знающий жалости к врагу, — он…

— Он умрет! А если и не умрет, то лишь потому, что это дряхлый бледнолицый — не более чем злобная дворняжка, которую прогоняют пинками, чтобы не тратить на него пули. Этот трус…

Тут говоривший внезапно умолк, но помешал ему не апач, а новое действующее лицо. В продолжение всей сцены мы с Шурхэндом смотрели на команча и теперь, когда он прервал свою речь и с ужасом воззрился куда-то в сторону, пытались понять, что его так напугало. Но наше замешательство было недолгим, ибо мы услышали хорошо знакомый голос:

— Так кто я? Трус, дворняжка? Ах ты краснокожая тварь! Вот сейчас мы узнаем, трус я или нет. Руки вверх! А кто попробует схватить оружие или хотя бы пошевелиться, тут же получит пулю в лоб.

Это был, конечно же, Олд Уоббл. Он не стал продираться сквозь сплошной кустарник, как мы, а пошел в обход и без всяких затруднений вышел к пруду с запада, редколесьем. До него этим же путем воспользовались и команчи. Держа ружье навскидку, с пальцем на спусковом крючке, старик неторопливыми шагами приблизился к индейцам.

— Руки вверх! — повторил он, видя, что ошеломленные команчи замешкались с выполнением его приказа. Те беспрекословно повиновались, и морщинистое лицо Уоббла расплылось в довольной улыбке.

— Вот вы и попались, негодяи, — продолжал он. — Стойте смирно, а кто попробует опустить руки, мигом получит пулю, я не шучу. Стало быть, говорите, я трус! Так, так. И вы уже изловили меня, а заодно и Олд Шеттерхэнда с Олд Шурхэндом. Это ведь твои слова, бездельник?

Но команч не удостоил его ответом.

— Ага! У тебя, кажется, даже дух перехватило! Погоди, сейчас мы приведем тебя в чувство. Хочу показать вам моих друзей — оба они знаменитые вестмены, и вы будете рады-радешеньки увидеть их целыми и невредимыми. Только вот куда же они запропастились?

Последняя реплика Уоббла относилась, вне всякого сомнения, к нам. Произнося эти слова, старик пристально вглядывался в заросли и в то же время держал на прицеле индейцев. Впрочем, они были так поражены его внезапным появлением, что и не думали обороняться. Один только вид Уоббла мог внушить страх кому угодно: он ощетинился винтовками, словно дикобраз иглами. Одну, как уже сказано, он держал в руках, а за плечами у него торчали еще три — весь наш арсенал.

Надо было признать, что со своей задачей Олд Уоббл справился вполне успешно, и все-таки меня немало раздосадовала его выходка. Я решил при первом же удобном случае поговорить с самолюбивым стариком, чтобы исключить подобные сюрпризы в будущем. Ну а сейчас оставалось только поддержать его игру. Я кивнул Шурхэнду, мы поднялись с земли и вышли на поляну.

Увидев нас, Олд Уоббл обратился к индейцам:

— Вот те люди, которых я хотел вам показать. Вы их как будто знаете?

— Олд Шеттерхэнд! — ликующе воскликнул Длинный Нож.

— Олд Шурхэнд! — охнул команч.

Я повернулся к нему.

— Да, это мы, ваши пленники, ожидающие казни… Мистер Каттер, возьмите-ка их оружие!

Достав револьвер, я направил его на команчей и приглядывал за ними, пока Уоббл собирал ружья и томагавки и складывал их под кустом.

— А теперь, мистер Каттер, я попрошу вас развязать апача.

Но едва старик сделал то, о чем я его попросил, как произошло непредвиденное. Почувствовав себя свободным, Длинный Нож бросился вперед, поднял ближайший томагавк, взмахнул им раз, другой — и двое команчей, не пикнув, опрокинулись навзничь с разрубленными головами. Я схватил его за руку и крикнул:

— Что делаешь, брат мой! Я хочу говорить с этим воином, он…

Но Длинный Нож не слушал меня. Вырвавшись, он обрушил такой же страшный удар на последнего из своих врагов. Лишь после этого, отбросив томагавк, апач как ни в чем не бывало обратился ко мне:

— Да простит мне мой прославленный белый брат, если я поступил наперекор его желанию. Но я знаю, что мой брат не любит проливать кровь, и решил сделать это за него.