Полин Джонсон - Затерянный остров и другие истории

…Проводить Текайонваке в последний путь вышел весь Ванкувер. Приспущенные флаги, множество телеграмм (в том числе от известного английского поэта Суинберна) говорили уже о национальном признании. А в торонтской газете «Сэтерди найт» прозвучали пророческие слова: «Канада отныне значит для нас больше оттого, что в ней жила и творила Полин Джонсон». И еще — молчаливой чередой пришли проститься сын Джо Капилано и многие-многие другие индейские тилликумы…

Тилликумы… Этим словом на языке чинуков, к которому часто прибегает Полин, называют и друга, и соплеменника, и всю индейскую общину. Нужно сказать, что для писательницы обращение к индейским именам и названиям принципиально важно; это не просто колорит, это вопрос культурного выживания, это среда обитания народной души, без которой мир Полин потерял бы смысл своего существования.

На месте успокоения Полин — в Стэнли-Парке, — неподалеку от Соборной рощи и скалы Сиваш, воспетых ею, стоит скромный памятник. Место, которое она занимает в литературе, тоже достаточно скромно, но приуменьшать ее роль все же было бы глубокой ошибкой. Детище Полин, «Легенды Ванкувера», к 60 — м годам нашего столетия выдержало одиннадцать изданий; сборник «Кремень и перо» всегда расходился лучше любой другой книги канадской поэзии; стихи Джонсон давно стали непременной частью всех антологий канадской литературы. В Брантфорде, родном городе Полин, в ее честь ныне учреждено общество исследований ирокезской культуры, а восстановленная усадьба Чифсвуд стала музеем, в котором могавки бережно хранят все, что напоминает о Текайонваке.

Сегодня индейские литераторы ведут активную борьбу за восстановление индейской культуры, за ее прошлое и настоящее. Многое в ней служит обвинением правящим кругам США и Канады, где законодательные акты один за другим усиливают наступление на права коренного населения, а народная культура оттесняется на задворки общественной жизни. Особенно важное значение имеет наследие Полин для ирокезов.

Поэт-ирокез Морис Кении писал автору этих строк: «Конечно, у Полин есть немало сентиментального, есть и идеализация, но в ее повествовании можно найти также много живой плоти поверх костей. Мы, современные индейские литераторы, считаем ее своей бабушкой».

Значит, созданное Полин продолжает жить. И конечно, восприятие Канады советским читателем было бы далеко не полным без ее стихов и новелл. Обращая живой голос к потомкам, сама она просит лишь об одном:

«Я — индеанка. Свое перо и жизнь я посвятила памяти моего народа. Забудьте о том, что меня звали Полин Джонсон, но всегда помните о Текайонваке, женщине из племени могавков, которая скромно надеялась стать певцом преданий своего народа, бардом благороднейших из людей, которых знал мир, печальным историком своих героических соплеменников».

И конечно, нам остается урок мужества, стойкости, верности себе — вплоть до защиты самых последних рубежей. Это урок всей жизни Полин, с особой силой отразившийся в ее последнем стихотворении:

«Сложи оружье, — годы мне твердят, —

К чему сопротивленье?

Разбит последний, лучший твой отряд,

Не будет подкрепленья!»

Но я и в одиночестве горда:

«Просить пощады? Никогда!

Изрешеченный пулями, в дыму

Мой флаг над фортом вьется,

Свободы не отдам я никому,

Покуда сердце бьется,

Судьбе жестокой не отвечу» да «,

Сложить оружье? Никогда!»

А. Ващенко.

Вы увидите их, обратив взгляд к северо-западу, туда, где сливаются с небом задумчивые холмы, окутанные вечно плывущими жемчужно-серыми облаками. Они ловят самый ранний отблеск восхода, отражают последний луч заката. Это горы-близнецы, поднявшие свои сдвоенные вершины над прекраснейшим городом Канады. «Львами Ванкувера» называют их англичане.

Порой дым лесных пожаров скрывает их — тогда они мерцают в лиловой дымке, будто опалы, величественные и невыразимо прекрасные. Порой косые дожди прорезают туманы у гребней гор — и контуры вершин размываются, словно тают, постепенно исчезая вдали. Но чаще солнце одевает прекрасных близнецов в золото; луна изливает на них потоки серебра. А временами, когда город затягивает пелена дождей, солнце, пробившись, окрашивает их снежные вершины в густой оранжевый цвет. Но и в блеске солнца, и в тени вечно стоят они, приветствуя с запада беспокойные воды Тихого океана, а с востока величественную красоту каньона Капилано 2.

Но индейцам неведомо английское название этих гор. Даже мой старый тилликум 3, вождь Джо Капилано, чей дух лишь недавно отправился в край Счастливой Охоты, даже он никогда не слыхал о нем. Однажды августовским днем, когда, полные грез, мы брели по тропе, ведущей к каньону, я упомянула ванкуверских Львов. Вождь был так удивлен, что мне пришлось объяснить ему происхождение этого названия. Я спросила, не помнит ли он львов работы Лэндсира на Трафальгарской площади в Лондоне. Да, он помнил эти великолепные скульптуры, и острый глаз его сразу приметил сходство. Сравнение ему понравилось, и на прекрасном лице его отразились воспоминания о неумолчном гуле и грохоте далекого Лондона. Но голос крови был сильнее, и мой друг тотчас же обратился к индейскому преданию, которое, я уверена, совершенно незнакомо тысячам бледнолицых, ежедневно взирающих на эти вершины без той любви, что живет в сердце индейцев, и ничего не ведающих о тайне «Двух Сестер».

Эту увлекательную историю он рассказал на неподражаемом ломаном английском, который может звучать столь приятно лишь в устах индейца. Его бесподобно выразительные жесты, яркие и грациозные, были словно удачно подобранная рама, а задумчивый взгляд печальных глаз будто освещал изнутри всю картину.

— Много тысяч лет назад, — начал он, — не было этих двух вершин, охраняющих, словно стражи, берег Заходящего Солнца. Они были воздвигнуты там уже после сотворения мира, когда Сагали Тайи 4из любви к своим индейским детям, в мудрой заботе об их нуждах воздвиг горы и прочертил русла могучих рек, обильных рыбой.

В те времена на побережье Тихого океана — у высоких гор, вдоль берегов и истоков великой реки Фрейзер — обитали могучие племена. Люди жили по индейским законам, почитали индейские обычаи, блюли индейскую веру. То были времена, когда великие дела порождали легенды, которые мы повторяем теперь своим детям. Быть может, величайшее из них — предание о «Двух Сестрах», дочерях вождя, ибо именно им обязаны мы Вечным Миром, в котором жили и живем в течение уже многих-многих лун.

У нас, индейцев Северо-Западного побережья, есть древний обычай: когда девочки вступают в прекрасную пору юности, это радостное событие празднует все племя. Та, что в будущем подарит народу сына, воина, окружена почетом у большинства племен; но у нас, на берегу Заходящего Солнца, девушку чтят особо. В ее честь родители устраивают великий потлатч 5, и празднество длится много дней.