Лизелотта Вельскопф-Генрих - Ночь над прерией

— Что ты считаешь трусостью? — не отставал Стоунхорн. — Десять против одного — и это уже не трусость, а достойно восхищения, если этот один, разумеется, не убежал.

— Это называется быть смелым, — сказала Ивонна.

— Если бы я был один, такое поведение было бы просто глупым, — сказал Боб.

— Это говоришь ты. Что скажут люди?

— Наверное, что я вообще глупый и глупым останусь. Кого же из нас назовешь смелым?

— Наших предков.

— В десяти заповедях это не сказано. Значит, мы сами называем их смелыми.

— Наша совесть.

— Страх, что люди нас назовут трусами.

— Даже если они и сами таковы?

— Мы будем сохранять к ним любовь.

— Богатый выбор, как в супермаркете! Последнее предложение мне нравится больше всего, — иронизировал Джо, несмотря на всю свою серьезность. — Но если мы будем так продолжать, тогда соберемся вместе и завтра. Могу я задать вопрос, миссис Кинг?

— Прошу вас, мистер Кинг!

— Пожалуйста, Джо — я ведь только ученик. Как обстоит дело с треугольником? Это типи?

— Да! — тотчас воскликнул Боб.

Стоунхорн взял налобную повязку, которую Унчида сделала для Тачины, повязку с треугольной вышивкой желтым, красным и синим цветом. — Прекрасная типи! Можно в ней жить?

— Нет, — сказал Боб.

— Но в нашей здесь мы живем.

— Да.

— Почему?

— Потому, что она построена из дерева и бизоньих шкур.

— А другая здесь?

— Вышита окрашенными иглами дикобраза на коже.

— И все же ты называешь и ту и другую — типи. Как же так?

— Потому что три угла — обозначение для типи.

— Ах, вот что. Для всех различных настоящих типи имеется один знак — треугольник. Наглядная абстракция. Она была известна нашим предкам. Уайтчичуны потеряли понимание этого.

«Да! Куда это клонит Джо? — подумала Квини. — Наши предки были способны абстрактно мыслить. В своем кругу жизни. Об этом нам не надо забывать, занимаясь с учениками».

Боб задумался.

— Хорошо, — заключил он наконец, а уж если он что-то заключил, значит, он это понял. — А что же такое все люди, которых мы подразумеваем под словами folks или people?

— Люди.

— Они трусливые.

— Нет, — запротестовала Квини. — Это может быть только отдельный случай, отдельный человек.

— Значит, когда мы говорим «люди», говорим обо всех людях вообще?

— Я думаю — нет. — Юная учительница Квини тут и сама должна была задуматься. — Если уж обо всех людях, тогда мы говорим «человечество». «Люди» звучит почти так же неопределенно, как и безличная форма, и все-таки уже выборочно и каким-то образом ограниченно.

— Например? — спросила Ивонна.

— Зрители родео! — крикнул Боб.

— Гости палатки.

— Фанаты битсов, — сказала сама Ивонна.

— Жители резервации, — добавила Квини к пестрым речениям.

— Гангстеры, — решил проверить Джо, не краснея.

— Гангстеры нет, — возразил Окуте. — Они слишком прочно организованы в отдельные банды.

— Трудно, — сказала Ивонна.

— Но важно в нашей повседневной жизни. Это выдумка уайтчичунов, с которой мы теперь должны считаться, ведь мы никогда не прогоним белых с нашей земли Америки. У наших предков не было этой безличной формы и выражения «люди», потому что все знали, как им с кем обращаться. Я уже об этом сказал. Но сегодня даже школьный класс индейских детей может быть one — неопределенный и меняющийся, вместе со всем, что он чувствует и думает, со всеми различными союзами, какие у нас когда-то были, мальчиков и девочек.

— Теперь ты хорошо сказал, теперь я понимаю тебя, Джо. — Ивонна сделала у себя какие-то записи.

Этим дискуссия завершилась до следующего раза.

Беседы понравились Джо. Он интересовался, когда состоятся следующие встречи. Решившись обречь себя на постельный режим, он с удивительным терпением переносил это своеобразное лечение, ну а встречи все-таки вносили в его жизнь какое-то разнообразие.

Двоих участников этих собеседований, Боба и Эрику, он знал еще по своему седьмому классу.

— Эти двое, я думаю, могут еще вспомнить что-нибудь для меня важное, — сказал он как-то Квини.

И он решил снова дать ход делу о «краже».

Миссис Холленд и Фрэнк Морнинг Стар торопили, а в суде племени было как раз немного дел, и заявление, которое подал Джо Кинг, председатель суда очень скоро обсудил с Эдом Крези Иглом.

Заявление было коротким, убедительным, юридически грамотным. Джо Кинг написал его собственноручно и без единой грамматической ошибки, и в этом была прямая заслуга Квини: это она раздобыла грамматику и словарь, которыми пользовался Джо.

Суд совершил формальную ошибку в процессе, не указал, что необходимо допросить свидетелей по вновь открывшимся обстоятельствам.

Возобновленный судебный процесс происходил в маленьком зале одноэтажного деревянного здания суда племени, и кроме суда в помещении находилось почти тридцать человек. За столом сидели председатель суда, рядом — Эд Крези Игл и еще три заседателя: Джимми Уайт Хорс, старик, пользующийся всеобщим уважением, — Герман Хавк и Фрэнк Морнинг Стар. Билл Темпл вел протокол. Свидетелями были Теодор Тикок, Элизабет Холленд, Гарольд Бут, прежняя секретарша директора школы — Эрика и Боб, а также четверо других учеников тогдашнего седьмого класса. Суперинтендент прислал в качестве наблюдателя Кэт Карсон. Суду предшествовали разговоры о том, что снова будет слушаться дело о воровстве Джо Кинга, и интерес или даже просто любопытство были так велики, что всем не хватило места в зале. И те, кто не попал в зал, сгрудились перед зданием.

Еще до начала слушания дела настроение маленького зала было какое-то двойственное. Да и для старого председателя суда это слушание было судом над ним самим. Семь лет назад он вынес приговор, который теперь по существенным основаниям подвергался пересмотру, и прежде всего потому, что он допустил в ведении процесса ошибку. Семь лет назад он заклеймил молодого человека преступником и этим сделал преступником. Глубокие складки на лице старика протянулись вниз до уголков рта. Его щеки сегодня казались обвисшими, как и опущенные плечи.

Теодор Тикок, снова свидетель, как когда-то семь лет назад, принял немало аспирина, чтобы унять головную боль. Учитель географии Бэлл, который сидел среди публики, кроме того, приобрел еще своему другу Тикоку успокаивающие средства, но теперь, когда наступил день слушания дела, Тикок уже знал, что все равно у него опять начнется подергивание лица. Тикок ни на кого не смотрел. Такая манера поведения была вообще характерна для некоторых свидетелей. Миссис Холленд со строжайшим выражением на ее вообще-то строгом лице тоже ни на кого не глядела. У Гарольда непрерывно работали губы, он то надувал их, то закусывал. Даже ученики, или, вернее, бывшие ученики школы, которых тогда не допрашивали, кажется, тоже волновались. Они в первый раз были в суде, да и дело-то касалось их бывшего соученика и одновременно за долгие годы состарившегося их учителя, который еще состоял в должности.