Глеб Голубев - Избранное. Компиляция. 1-11

— И что же они показывают такого необычного, ваши приборы?

Сабир достал из полевой сумки листочек бумаги, весь исписанный цифрами и каким-то формулами, и положил его на стол.

— Вот, я пересчитывал раз десять. В камере не только повышенная радиоактивность. Там еще магнитометр показывает присутствие какой-то намагниченной массы. Не в самой камере, а над ней. Понимаете, как будто там есть еще железорудное тело…

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Я старался понять, что он мне говорит, а он — убедиться, понял ли я.

Потом я неуверенно спросил:

— Вы хотите сказать, Сабир, что нашли не только месторождение урана, но и железной руды?

Он пожал плечами и покачал головой:

— Не знаю. Облазил все склоны горы — никаких особых признаков крупного железорудного тела. Не может же это быть руда в виде какой-то одиночной небольшой линзы?

— Вы хотите сказать, что над погребальной камерой спрятано нечто железное? — Голос у меня дрогнул.

— Не знаю, — упрямо повторил Сабир, теребя усики. — Знаю только, что в этой проклятой гробнице творятся странные вещи. Они озадачивают не только меня, но и мои приборы. Почему в одном месте — только в одном! — в коридоре, который ведет к погребальной камере, — помните, где вы еще провалились в ловушку? — приборы тоже отмечают повышенную радиоактивность? Хотя и тут стены коридора сложены из обычного, вовсе не радиоактивного песчаника. Вы можете это объяснить?

— Пойдемте утром в гробницу и поищем вместе.

Так мы и сделали. По пути к погребальной камере Сабир поднес в одном месте капсулу радиометра к потолку коридора — и прибор тревожно защелкал. Передвинул ее немного дальше — радиометр замолчал и вновь подал голос, лишь когда мы вошли в камеру.

Здесь неожиданно вдруг повел себя магнитометр, как, впрочем, и рассказывал вчера Сабир. Стоило только поднести прибор к потолку, как стрелка на шкале начинала тревожно метаться.

— Там железо! — сказал Сабир, грозя пальцем потолку гробницы.

Тогда взялся за исследования я. Долго выстукивал молоточком потолок, прислушиваясь, какой получается звук. Нет, не похоже, чтобы там были пустоты.

Стали стучать в коридоре, в том месте, где тревожно щелкал радиометр. И здесь, судя по признакам, сплошная монолитная глыба скалы.

Но загадку надо было как-то разрешить. И я дал распоряжение пробить в этом месте облицовку потолка. Ничего особенно страшного, потом заделаем снова.

Мы стояли и молча наблюдали, как двое рабочих кирками разбивают древнюю облицовку. Работать под потолком им было неудобно.

Они подбадривали себя монотонными криками:

— Йалла! Йалла! *["43] 43 "Пошла! Пошла!" (арабск.).

Во все стороны разлетались острые осколки. Вот кончилась облицовка, за ней показалась коренная гранитная порода, из таких сложены все эти горы. Значит, мы ошиблись, и зря затеяли все это. Я уже хотел сказать рабочим, чтобы они кончали свою бессмысленную разрушительную работу, как вдруг Сабир опередил меня резким возгласом:

— Стоп! Это ведь та же порода, какая использована для облицовки камеры!

— Ну и что? — не понял я.

— Как что? Это явно плита, плита из радиоактивного гранита. Она обтесана человеческими руками и закрывает какой-то вход!

Я стащил перепуганного рабочего с лесенки, сам вскарабкался на его место и заглянул в пролом. Да, гранитная глыба, прятавшаяся под облицовкой, несомненно, хранила следы обработки. Мы напали на какой-то потайной ход, оставшийся неизвестным грабителям!

Нам удалось расширить отверстие в облицовке так, что стали видны края плиты. Она была наглухо пригнана к окружающим скалам и, видимо, представляла собой монолитную тяжелую глыбу; именно поэтому и не удалось угадать, по стуку, что за нею скрыт проход.

Не оставалось ничего иного, как пробивать насквозь эту забронированную радиоактивным гранитом потайную дверь. Так мы и сделали.

Ах, какой тяжелой оказалась эта работа! Мы долбили гранит в очередь с рабочими, сменяя друг друга. И только теперь, пожалуй, поняли, каким адским был труд древних строителей и рабов, добывавших эти несокрушимые глыбы в каменоломнях. Плита оказалась толщиной в три метра!

Но вот последний удар.

Кирка пробила сквозное отверстие и застряла в нем. Мы вытащили ее, и я, подсвечивая фонариком, заглянул в отверстие.

— Ну что? — нетерпеливо спросил стоявший внизу Сабир.

— Вы были правы. Это коридор.

— Отлично! Давайте ломать дальше.

Мне и самому нестерпимо хотелось поскорее узнать, что же скрывается за этой глыбой. Но именно теперь-то и следовало быть вдвойне осторожней и спокойней. Я объяснил геологу, что нам придется заделать пробитое отверстие, запечатать потайной вход и ждать возвращения доктора Шакура. Без разрешения Службы древностей мы не имели права вести дальнейших работ.

В тот же вечер я отправил подробную радиограмму в Каир и стал ждать.

А чтобы ожидание не стало затяжным кошмаром и постоянным искушением, я прибегнул к старому испытанному средству — работе. С утра отправился в погребальную камеру, чтобы продолжать срисовывать надписи и снимать эстампажи фресок.

Вот тут-то и подстерегал меня совершенно невероятный сюрприз!

Сняв эстампаж очередной фрески, я стал рассматривать надпись, помещавшуюся чуть повыше ее. Она обведена картушем — значит, это какое-то царское имя. Продолговатый прямоугольник с прорезью внизу, потом деревце, а этот значок — условное изображение престола.

Какое странное имя, ничего не понимаю!..

В этом углу было темновато. Я подставил лесенку и взобрался на нее, чтобы разобрать загадочную надпись получше. В защитном костюме это было страшно неудобно.

Прямоугольник означает обычно дом. С деревом — все ясно. Значок «сидение» может означать «место» или «престол», но также простое сочетание двух согласных — «ст».

Все вроде понятно, а получается какая-то абракадабра. Никто не слышал о фараоне с таким нелепым именем!

«Ладно, срисую и разберусь на досуге», — подумал я, перевел взгляд на соседнюю надпись — и едва не свалился с лесенки…

Маленький кружок с точкой в середине — «свет». Потом две шагающие ноги, как их изображают обычно дети, — это значит «идти, двигаться».

А дальше длинный ряд условных значков, которыми древние египтяне обозначали цифры: дважды повторяется «палец», восемь раз подряд — «лист лотоса», потом пять свитков «веревки»…

Что же это получается? Двадцать восемь тысяч пятьсот семьдесят одна целая и три седьмых «речной меры»… Какое громоздкое число!

Я начал машинально переводить его в привычные километры. «Речная мера» была самой крупной у египтян для определения расстояний. Она равнялась двадцати тысячам «локтей» — это примерно десять с половиной километров. Значит, в переводе на километры получается триста тысяч… Да, совершенно точно — триста тысяч километров. Что?!