Тур Хейердал - Обезьяна на мачте

Однако, несмотря на все меры предосторожности, дело не обошлось без постороннего зрителя и притом очень наблюдательного: от него не ускользнуло ни одно движение капитана. Очевидно, он только ожидал той минуты, когда капитан поднесет апельсин ко рту.

Этот соглядатай сидел в данное время на спинке плетеного кресла и принадлежал к породе обезьян. В ту минуту, когда капитан наконец решился полакомиться сочным плодом, из-за его спины протянулась темная ручка и с быстротой молнии вырвала у него сладкий плод его трудов.

С быстротою, не подобающей его важности, вскочил капитан со своего кресла и увидел маленького врага, который таким коварным образом лишил его предвкушаемого наслаждения. Понятно, что обезьяна не осталась сидеть на спинке кресла; она, очевидно, поняла, что тут, после бессовестной проделки, ей было не место, а потому и пустилась наутек и со свойственной ее породе ловкостью и юркостью моментально очутилась на недосягаемой высоте, взобралась на верхнюю палубу, где — представьте себе дерзость милого животного — она, на виду у капитана, уселась на планшир и с явным удовольствием принялась за апельсин, по всем правилам искусства выплевывая зерна в пенящиеся волны океана.

Вполне понятно, что капитан возмутился таким беспримерно нахальным поступком своего противника. Полный справедливого гнева, он отправился в свою каюту за белой фуражкой и немедленно поднялся на верхнюю палубу.

Капитан не только не любил обезьян, но не терпел бы даже их присутствия на своем корабле за их нечистоплотность, далеко не желательную на военном судне. Но, с другой стороны, он был джентльмен, не желавший намеренно портить жизнь своим сослуживцам, а потому смолчал, когда его старший офицер, капитан-лейтенант Боргвиц, обзавелся обезьяной.

Однако, что разрешено старшему офицеру, то неудобно было запрещать другим, так как к качествам действительно порядочного человека, прежде всего, относится беспристрастность и справедливость.

Не мудрено, что таким образом на корабле очутилось изрядное общество обезьян, которых, для порядка, заперли в пустой курятник, помещавшийся недалеко от дымовой трубы. Таков был приказ командира крейсера. Но владетели обезьян, которые в свободные минуты забавлялись своими любимцами и желали их обучать всяким фокусам, от времени до времени вытаскивали то одну, то другую обезьяну из тесной клетки. Сегодня была среда — день починки парусов — и потому бедным узникам была предоставлена относительная свобода, тем более, что гроза всех — капитан — находился у себя в каюте и никто не мог предвидеть, что он вышел на свой балкон, чтобы там в невозмутимом спокойствии скушать апельсин.

Далеко не в хорошем расположении духа был капитан, когда его внезапное появление на верхней палубе повергло в понятную озабоченность и даже испуг вахтенного офицера.

— Господин лейтенант, — строго обратился капитан к взявшему под козырек лейтенанту, — потрудитесь привести в известность, чья обезьяна там на полуюте.

— Слушаю, господин капитан. Вахтенный боцман!

— Есть, ваше высокоблагородие!

— Разузнать немедленно, чья это обезьяна шляется по палубе!

— Слушаю, ваше высокоблагородие! — Боцман отправился, в сопровождении матроса, на ют, чтобы привести в исполнение приказ.

Но это была задача не из легких. Кто же мог знать в лицо всех обезьян, находящихся на корабле; все они друг на друга более или менее походили, нужно очень много заниматься ими, чтобы их различать. Даже от безукоризненного боцмана нельзя требовать познаний по естественной истории, и если он сам к тому же не любитель обезьян, то нельзя требовать, чтобы он сумел отличить, кому именно принадлежат отдельные экземпляры.

Поэтому боцман, поругивая про себя всех обезьян на свете, наконец приводит в известность, что всего обезьян на корабле четыре штуки и что одна из них принадлежит старшему офицеру. Так он и докладывает вахтенному офицеру, который, в свою очередь, передает суть доклада капитану.

— Так-с, — сказал Генгстенберг. — В числе этих обезьян, значит, находится и обезьяна старшего офицера? Скажите, господин лейтенант, быть может, вам известно, какой собственно вид имеет обезьяна старшего офицера?

Вахтенный офицер, не имея об этом, однако, даже отдаленного представления, не желал, конечно, этого показать капитану, так как в рассуждение подчиненного всегда входит знать, о чем может спросить начальник. Лейтенант Гепльман очутился поэтому в таких тисках, из которых не знал, как освободиться. На всякий случай он отвечает:

— Точно так, господин капитан, — почтительно прикладывает к козырьку руку, одетую в перчатку безукоризненной белизны. Пока он еще не видит выхода из своего затруднительного положения, но порядочный моряк найдет всегда верный фарватер, в туман и непогоду...

Капитан пристально уставился в уверенное и почти улыбающееся лицо своего подчиненного, ожидая ответа. Не получая, однако, такового, ему пришлось прибегнуть к дальнейшим расспросам.

— Обезьяна эта маленького роста, не так ли, господин лейтенант? — снова начал он.

— Чрезвычайно маленького, господин капитан, — поспешил подтвердить лейтенант.

— Если не ошибаюсь, у нее шерсть черно-бурая? — продолжал командир.

— Очень блестящая шерсть, и весьма темно-бурая, можно сказать — даже совершенно черно-бурая, господин капитан.

— Затем, хвост у нее, кажется, очень длинный?

— Замечательно длинный хвост, господин капитан. Я бы осмелился заметить, что у нее поразительно длинный хвост: я часто удивлялся длине хвоста именно этой обезьяны.

«Итак, это действительно обезьяна старшего офицера», — подумал командир, и эта уверенность повергла его в немалое затруднение: с одной стороны, он был возмущен тем, что именно обезьяна старшего офицера позволила себе столь неподобающую дерзкую выходку; с другой стороны, он не решался принять строгие меры относительно нарушительницы порядка, так как именно она являлась любимицей старшего офицера. Командир судна всегда старается быть в ладу со своим старшим офицером.

Поэтому вся эта история была ему крайне неприятна. Фон Генгстенберг небрежно поднял второй палец к козырьку и ушел, поникнув головой. Он, очевидно, был погружен в глубокое раздумье, иначе отнесся бы с глубоким вниманием и корректностью к исполнению формальностей, предписанным уставом по отношению к подчиненным.

После вечернего смотра на палубе производилось учение. Погода была великолепная; нестерпимая жара уступила место приятной прохладе, и, хотя экипаж был занят службой, тем не менее судно производило праздничное впечатление, так как все были одеты во все белое. Старший офицер стоял на мостике, прислоняясь к заднему поручню и по-видимому мечтательно глядел вдаль. Так, по крайней мере, показалось бы поверхностному наблюдателю; посвященный же в тайны судна усмотрел бы другое. А именно: капитан-лейтенант Боргвиц мог как раз с своего места видеть курятник, в котором были заключены обезьяны. А одна из сидевших там обезьян пользовалась особой его благосклонностью и любовью, так как это была его собственная обезьяна.