Тур Хейердал - Обезьяна на мачте

— Человек за бортом! — крикнул он на мостик.

И тотчас же командир корабля приказал застопорить ход. Матросы быстро спустили на воду самую маленькую шлюпку — «тузик». Они гребли изо всех сил… По счастью, Шланг, как и все собаки, был прирожденным пловцом. Тяжелый медный ошейник и намокшая длинная шерсть тянули его ко дну, но пес отчаянно перебирал лапами. Он видел — на помощь ему спешит «тузик». Успеет или не успеет? Успел… Шланга вытащили за шиворот. Он долго стряхивал с себя соленую воду и тяжело дышал.

Целый день на судне только и разговоров было, как геройски бросился Шланг на акулу и как не спасовал он в воде. А Федя Котов сшил своему любимцу маленькую тельняшку и к всеобщему восторгу натянул ее на Шланга. Даже боцман Некряч не сказал против ни одного слова, хотя, конечно же, мог поворчать, что «тельняшка» — это «морская душа» и ее негоже надевать на собаку. Понимал Некряч, что и в четвероногом бойце душа жила все же морская.

За два года корабельной жизни Шланг из потешного неуклюжего розовопузого щенка превратился в красивого крепкого пса весьма неопределенной породы. Был он невысок, но широк в груди. Из-под буйных косм тибетского терьера, скрывавших глаза, едва выступала смышленая мордочка пуделя. Шерсть у Шланга, густая и длинная, сама собой распадалась на голове и спине на прямой пробор. Вислые курчавые уши походили на парик английского лорда. Свой роскошный пышный хвост он закидывал на спину эдаким изящным извивом, вроде страусиного пера на дамской шляпе.

Разумеется, ни один судья на собачьей выставке не дал бы за него и ломаной медной медали. Слишком уж беспородными были все его стати. Но дело ведь не в наградах за красоту. Самым главным достоинством Шланга был его характер — незлобивый, покладистый, терпеливый. Он не напрашивался на ласку и не выскуливал что-нибудь вкусненькое. Был храбр, вынослив и весел.

Когда Шлангу по человеческим меркам исполнилось двадцать лет (три года собачьего века), жизнь его резко изменилась. Любимый его хозяин, на которого он не мог ни надышаться, ни наглядеться, — матрос Федя Котов засобирался домой. Кончился срок его военной службы. Парню не хотелось расставаться со своим другом, и он попросил командира отпустить Шланга с ним.

— Ну что ж, — сказал Вересов. — Куда хозяин, туда и собака. Жалко, конечно… Да забирай. Скажи писарю, пусть оформит проездные документы на тебя и на собаку.

На прощанье командир подарил Шлангу банку сгущенки. Боцман Некряч — новый коврик, сплетенный из мягкого линя. Доктор — крепкий гребень, чтобы расчесывать шерсть. Ну, а матросы долго трепали Шланга по спине, пожимали лапу и желали счастья в сухопутной жизни.

Так они и ушли: впереди Федя Котов в бушлате с надраенными пуговицами, за ним Шланг в начищенном до блеска медном ошейнике. Сели они в поезд и прикатили в лесной уральский городок, откуда Котов ушел когда-то на флот.

Дом Котовых, бревенчатый, деревенский, стоял на берегу холодной быстрой реки. Шланга определили на жительство в просторную собачью будку. Она досталась ему по наследству от прежнего владельца — лайки Кучумки, попавшей на охоте под тяжелую лапу медведя. Будку сделали еще когда-то из старого пчелиного улья и потому в ней все еще стоял пугающе незнакомый запах меда и воска. Но не радовал Шланга и аромат свежего сена в подстилке. Он тосковал по запахам своей прежней жизни — по сложному духу корабельного железа, краски, машинного масла, резины, борща, дешевого одеколона, свежестиранных роб и, конечно же, по ни с чем не сравнимой солоновато-терпкой морской пыли от разбившейся о борт волны. А запах звезд над ночным морем?

— Оу-у-у!

Больше всего его напугали пушистые белые бабочки, запорхавшие как-то утром сразу во всем воздухе — от земли до неба. Они не боялись ни рыка, ни лая, ни грозного щелканья зубов, напротив — слетались все гуще и гуще, садясь на крышу будки, на землю, на забор, на ели. Самые дерзкие опускались на нос и сразу же превращались в холодные капли… Шланг, странствуя по южным морям, никогда не видел снега.

Потянулись тоскливые зимние дни. Хозяин дотемна пропадал на работе. Приходил усталый и, легонько потрепав Шланга по загривку, уходил в избу смотреть телевизор. Всей-то и радости.

Правда, Федя запретил родителям держать собаку на привязи, и Шланг довольно свободно мог покидать пределы двора. Но уходил он редко и неохотно. Во-первых, в округе не было ничего интересного. Во-вторых, старожилица здешних мест, большая вихрастая дворняга с рыжими бровями, обитавшая в котельной возле бани, нападала на Шланга где только могла, пока однажды не сломала верхний клык о его медный ошейник.

Постылая будка стояла на земле с унылой недвижностью. Хоть бы разок качнулась… Единственная отрада — река. И то лишь когда она вскрылась ото льда и забурлила, засверкала, заструилась.

Ясным весенним утром Шланг бегал по берегу, вынюхивая от скуки свои собственные следы. Захотелось пить, и он сбежал на край льдины, примерзшей к береговым камням. Пока он лакал вкусную студеную воду, припай треснул и льдина поплыла по реке. Другой бы пес заметался, заскулил, завыл… Но в Шланге недаром жила морская душа. Он спокойно сидел посредине ледяного «корабля» и, кажется, даже гордился своим неожиданным капитанством. Ему нравилось, как льдина покачивалась, как быстро неслась она на стремнине, как уходили назад берега, извив за извивом, петля за петлей… Он был уверен, что река непременно вынесет его в море, а там стоит «Садко», и льдина ткнется в борт, и боцман Некряч радостно крикнет: «Подать сходню», и Шланг взбежит по ней на родную палубу. Но вместо корабля льдина приткнулась к каменному быку железнодорожного моста, и не боцман, а какой-то старик в постовом тулупе зацепил багром льдину и подтянул ее к стальной решетчатой площадке, огибавшей каменную опору.

— Вот и приплыл! — сказал он Шлангу. — Давай вылезай! Поди натерпелся?

Шланг нехотя покинул льдину и полез за стариком на мост по узенькой железной лестничке, очень напоминавшей корабельный трап.

— Ну, давай знакомиться, — сказал непрошеный спаситель. — Меня Матвей Матвеичем кличут, а тебя как? Постой, постой, да ты при ошейнике. Ох и знатный же, брат, у тебя ошейник! Чистая медь. Да тут и надписано чтой-то… «Сы-сы “Садко”». Стало быть, Садко тебя зовут. А «сы-сы» что такое? Сукин сын, что ли? И так ясно, что не курицын. Должно быть, «сторожевая собака»… Это очень хорошо, что сторожевая! — обрадовался Матвей Матвеевич догадке. Я мост сторожу, вот ты мне и помощником будешь… Ну, пойдем, Садко!

Услышав имя своего корабля, Шланг потрусил за стариком. Они пришли в небольшую сторожку неподалеку от моста. Рядом лежала перевернутая лодка. Под лодкой фыркали проснувшиеся по весне ежи. Шланг сразу понял, что это корабельные крысы, которые собираются прогрызть шлюпку, и с лаем заплясал вокруг лодки.