Пётр Гаврилов - Пионеры на море

— Миша… Где ты?

Часы хрипло пробили два. В окно билась, бесновалась вьюга.

Эта вьюга открыла форточку в покосившемся домике за заставой. Лицо хмурого рыжего человека показалось в окне. Снег колотился, царапался о стекла. Напряженно вглядываясь в темноту, человек вздохнул:

— Дорого тебе достанется, Гришуха, отцовская трубка!

Шторм, не умолкая, бесновался третьи сутки, и третьи сутки почти не спала команда. В эти тревожные дни командир и штурман не сходили с мостика.

Крейсер еле пробивал себе дорогу сквозь исступленно ревущие водяные громады. Волны свободно гуляли по палубе, без пощады схватывая и унося в море все, что попадалось на пути. Никто не видел Верного, и ребята тосковали по нем. Холодели угли в камбузе; команда питалась галетами и консервами. Поварята были предоставлены самим себе.

Они видели, как приходили из кочегарки измученные, истомленные качкой, потные и грязные кочегары, ничего не видевшим взглядом скользили по ребятам и рушились на койку. Промасленные до печенки машинисты вползали в кубрик, растерянно вытирали ветошью руки, садились на бак и молча думали о чем-то.

К машинистам в кубрик спускались передохнуть продрогшие рулевые, похожие на выстиранное белье, которое позабыла выжать хозяйка.

Многие в эти страшные часы так же, как и в тихую погоду, занимались маленькими своими делишками. Но когда шторм особенно зверел, и крейсер, содрогаясь от чудовищных ударов, черпал бортом воду, тогда и они поднимали головы кверху и тревожно прислушивались.

И за всем этим следили из угла две пары детских глаз. Хмурились молодые лбы и ложились на них первые складки.

К вечеру пятого дня не стало слышно отдельных воплей, все слилось и смешалось в страшном гуле. Не верилось ребятам в эти часы, что где-то еще есть твердая земля, солнце и день. Они испуганно смотрели друг на друга мокрыми глазами, крепко стиснув побелевшие губы. Койки свои в эти дни ребята не подвешивали и спали, где придется.

Отдуваясь и весело хлопая по большому животу, пришел из кочегарки кок. Он весь лоснился от угольной пыли и пота. Единым махом съел две банки консервов и только тогда заметил своих помощников. Добродушное лицо его тронулось заботой, толстые пальцы растерянно зашевелились.

— Пожалуйста! Забыл я про вас, горемыки, ложитесь на первую койку и спите, — наверху отчаянный винегрет происходит. Между прочим без вас обойдется.

От этих слов у ребят защекотало в носу и словно сговорясь, они повалились на койку.

Послышался сочувствующий голос:

— Нехорошо, товарищи, что про пионерию забыли… Им ведь втрое страшней и хуже!

— Кто ж это забыл? Чего ты бормочешь, старая свекла? Только каждому ведь теперь до себя, — ишь какая погода! Спите, спите, ребята, не на вахту вам!

— А ты спроси, сыты ли хоть хлопцы! Эй, годки! Шамали аль нет?

Тихим голосом ребята отозвались:

— Шамали… Спасибо!

— Спасибой сыт не будешь… Мутит, что ль?

— Тошнит!

— Ничего, ничего, крепитесь, хлопцы! Приедете в Москву, порасскажете, как мы с вами здесь штормовали!

В кубрик ввалился продрогший и мокрый до костей строевой. Зажимая окровавленный палец, он прохрипел:

— Баркас сорвало, братва, двадцатичетырехвесельный! Как щепку! Чуть Петелькина не смыло за борт.

В углу кто-то вздохнул. Кок добродушно заворчал:

— Пожалуйста, этот Петелькин, кашичка пшенная, вечно зевает! А ты к доктору катись, дурачок, — гангренов огонь будет, — смотри, как кровища хлещет!

И кок, засопев, растянулся на койке, рядом с ребятами.

— А вы не слушайте, спите, хлопцы! — пробурчал дядя Остап и, широко раскинув руки, громко захрапел.

К утру с вахты сменился Чалый. Раскачиваясь, он подошел к своей койке и увидел на ней тесно прижавшихся друг к другу черную и рыжую мохнатые головы. Оглянувшись, словно готовясь совершить какое-то преступление, Чалый погладил шершавой от тяжелой работы у топок рукой спавших ребят и еле слышно прошептал:

— Как-то Колька мой теперь… Может, тоже на чужой подстилке спит!

Ребята вскочили от треска ревуна; когда его пускают в ход, спокойно спать могут только мертвые. Воздух в кубрике был тяжел, насыщен испарениями и тревогой. Крейсер метался, как пойманный зверь. Все плясало, звенело, опрокидывалось.

В люк просунулась посиневшая от натуги физиономия вахтенного. Глаза его молча говорили о несчастье. Яростно свистя в боцманскую дудку, он заорал:

— Все наверх! Вода в носовом трюме.

И исчез так же быстро, как появился.

Через секунду все, кто устал, все, кто не могли двинуть ни рукой ни ногой, вдруг нашли силу и стремительно выскочили из кубрика в ревущую и стонущую ночь.

Ребята сидели молча, но когда ветер злобно рванул дверь люка и ворвался в кубрик, Гришка решительно встал.

— Идем, товарищ Озерин, нечего зря сидеть!

Друзья побежали вместе с краснофлотцами.

Волна подняла нос крейсера, поставила его на дыбы и залила корму. Другая, еще свирепей, накрыла опустевший бак, разбилась о него и с ревом обрушилась на людей.

Люди хватались за что попало, стояли по горло в воде, пережидая, пока схлынет вода в шпигаты [22] Шпигат — отверстие для стока воды за борт. и опять бежали, отвертываясь от хлесткого ветра. Приятели проделали то же, но когда вода накрыла палубу, ребята почувствовали, как страшная сила повалила их, ударила о каюту и потащила к корме.

Инстинктивно ища опоры, они ухватились за чьи-то ноги.

Вдруг сильные руки подняли ребят за шиворот. В сизой дождевой пелене увидели они жесткое лицо комиссара.

— Это что еще? Сейчас же в кубрик и не вылезать без спросу… Без вас обойдутся. Ну, бегом!

Следующая волна скрыла от них комиссара, и Гришка, стараясь перекричать вой ветра, прижал Мишкину голову к себе и заорал, что есть силы:

— Черта с два!

Гришка увидел, как блеснули в смехе Мишкины зубы. Ребята карабкались дальше. Когда волны, вырастая, ставили палубу отвесно, ребята прижимались к ней вплотную. Вода прокатывалась по их спинам. В следующую минуту крейсер взлетал вверх кормой, и ребята, сломя голову, неслись вперед.

На баке, обдаваемые волнами, стараясь удержаться на взбесившейся палубе, мокрые, с застывшими лицами, краснофлотцы качали помпу.

Ободряя команду, с мостика командир кричал в рупор:

— Навались, ребята!.. Навались!..

Гришка дернул Мишку за руку. Цепко хватаясь за что попало, приятели добрались до помпы, поймали быстро мелькающие деревянные ручки, ухватились за них и встали рядом со взрослыми.

Океан, дико озверев, обрушился с такой силой на бак, что на минуту исчезла и помпа и люди в рокочущей воде.

Бак стремительно взлетел ввысь. Только теперь заметили моряки двух маленьких помощников. Из-за рева шторма слов не было слышно, но ребята видели оскаленные в улыбках зубы, добродушные лица и надрывались из последних сил.