Пётр Гаврилов - Пионеры на море

С мостика взревел рупор:

— Молодцы пионеры!.. Хорошо держитесь, но вниз… сейчас же приказываю вниз!

Это не трудно было сделать. Стоило только ребятам оторвать руки от помпы, как схватила их мягким зевом волна, толкнула в фальшборт и понесла к корме.

Мальчики лихо подкатились к кормовому кубрику. У Мишки из носа ручьем текла кровь, и сиял огромный синяк у Гришки над глазом.

Прижавшись к кормовому орудию, избитый бросками волн, продрогший и перепуганный, Верный скалил зубы и вздрагивал всем туловищем. Заметив ребят и словно жалуясь им, пес заскулил. Гришка на четвереньках подполз к нему, схватил в охапку. Новый бросок волн — и ребята свалились в кубрик к столу, где одевалась и закусывала смена на помпу.

— Ай да герои!

— Лихие путешественники!

— А пес-то пес!.. Молодцы, молодцы… Айда шамать!

Гришка, придерживая Верного, спросил:

— А собаке?

— И собаке найдется!

— Да где же вас так разрисовали? Ложись, Мишка, носом кверху, кровь-то и уймется!

Гришка почесал шишку на лбу и пробасил:

— Мы, братва, на помпе воду выкачивали!

Дружеские шлепки по мокрым спинам были для ребят самой лучшей наградой. Взрослые посторонились, уступая место.

Отлежавшись, Мишка поднес было ложку ко рту, но, увидев на ней маленький волосок, сорвался со скамейки и, зажимая рот рукой, помчался вон из кубрика.

Не успел Гришка проглотить жирный кусок мяса, как почувствовал тошноту и, мыча от стыда, бросился за приятелем. Вдогонку понесся громкий хохот, но в нем не было теперь ни злобы ни раздражения.

— Кок, команду твою укачало! Как теперь без помощников обойдемся? Палец в рот, хлопцы, суйте, — полегчает!

Отдав неизбежную дань океану, обессиленные ребята еле добрались до чужой койки и забылись в тяжелом сне.

Мишка открыл глаза, и первое, что он увидел, были веселые, пробивающиеся в открытые иллюминаторы солнечные лучи. Машина стучала уверенно и ровно, без перебоев, все стояло на месте, не тарахтело, не качалось и не падало, как вчера.

От бурной ночи не осталось никаких следов. Кубрик был чисто вымыт, команда переоделась в майское, то и дело раскатывался веселый смех. Ребята выбежали на палубу и зажмурили глаза.

Солнце играло всеми цветами радуги на бирюзовой глади моря. Белоснежные крылья чаек чертили зигзаги в искрометном небе, и до самого горизонта растянулась голубая бархатная благодать. Палуба ярко блестела, сверкали начищенные медные части приборов, и за кормой пенилась вода, оставляя далекую, ровную забортную струю.

Ребята заглянули в открытую дверь. С радиотрубками на ушах, спиной к ним сидел Котенко. Рука его с карандашом быстро бегала по бумаге, записывая какие-то непонятные знаки.

В рубке было душно и жарко от нервно вспыхивающих угольных лампочек. Что-то тикало, что-то попискивало жалобно и надоедливо.

Гришка кашлянул. Котенко обернулся — приложил палец к губам и указал кивком на два низких табурета. Ребята уселись. Котенко продолжал писать. Брови его надвинулись на переносицу, глаза сузились, напряглись мускулы щек. Стукание аппарата прекратилось.

Котенко снял трубки, вытер рукавом голландки [23] Голландка — парусиновая рабочая рубаха. потное лицо.

— Ну, вот и поговорили с Москвой. Хотите, хлопцы, слушать, как Европа веселится? Настроить Францию? Вот, Гриша, слушай концерт.

Гришка надел наушники. Из них полились однообразные, монотонные звуки музыки. Порой были слышны трещотки и звон тарелок оркестра.

Котенко, словно забыв о Гришке, как-то сбоку посмотрел на Мишку и, рассматривая мозоль на руке, спросил его:

— Батька-то чем занимается? Директор? Давно на заводе? Лет-то много ли тебе? Почему же так плохо в отряде? Кто мне сказал? Значит, батька тебя обижал? Батька хороший? Ну, так зачем ты сбежал?

Мишка не успевал отвечать на вопросы. У него было такое ощущение, словно его постепенно раздевают. Котенко только изредка посматривал на Мишку; казалось, он больше всего был заинтересован своей ладонью.

От сознания, что Котенко задает вопросы не ради любопытства, Мишка весь покрылся потом.

— И книжки, небось, не читаешь?

Котенко продолжал засыпать Мишку вопросами. Мишка начинал досадовать. Что нужно этому кривоногому человеку, и почему это он, Мишка, и в отряде ничего не делал, и песни петь не умеет, и книг настоящих не читал?

Котенко замолчал. Мишка, ерзая на стуле, выложил всю правду пятнадцати своих весен любопытному радисту.

Гришка снял наушники.

— Что это французы все одно и то же шпарят: трам-та, трам-та, и в трещотки бьют и в тарелки? Не то свадьба, не то похороны!

Котенко встал, повернул какие-то рычажки и усмехнулся углом рта.

— А это они, хлопец, фокстроты играют. После германской войны, кто в тылу сидел, здорово понажился, — кутят теперь. А между прочим в Париже безработные по дворам бродят и из помоек отбросы пожирают. А эти фокстротчики, как вечер, сойдутся в барах [24] Бар — пивная, ресторан. и крутятся до обалденья. Вся Европа сейчас, хлопцы, крутится. Закрыла глаза бесстыжие и крутится! Надо думать — докрутится скоро! Рабочему не под силу в Европе, хлопцы… Иди-ка, Мишуха, я для тебя Англию поймаю. Вот на!.. Ты хотел послушать.

Мишка подумал, что он вовсе не просил Котенко никого ловить, но этот человек словно все по расписанию делал и, казалось, не понимал возражений.

Кто-то пел на чужом, языке. Потом послышался квакающий голос, и полилась музыка с трещотками и со свистом.

Когда в ушах неприятно засвербило от музыки, Мишка снял наушники и обернулся. Котенко опять чесал ладонь, а Гришка, подпрыгивая на табуретке, ероша рыжие свои волосы, кричал:

— Тут наверное собака завыла, нас и подняли. Сначала все нутро словно ссохлось, потом обошлось… Ну, командир нас вызывал к себе. Мы, конечно…

Котенко взглянул на часы, вскочил, легонько отстранил Мишку от радиостанции, надел трубки и начал ловко перебегать короткими пальцами кнопки и рычажки.

Опять забегал карандаш по бумаге, чертя непонятные знаки. Котенко обернулся, взглянул на ребят и махнул рукой на дверь. Ребята вышли из рубки и разом вздохнули.

Всюду, и спереди и сзади крейсера, раскинулась искрящаяся лазурь моря. Чайки, словно куски белой резаной бумаги, кувыркались в безоблачном небе.

Из камбуза доносился веселый стук ножей. Сидя на задних лапах, умильно склонив голову набок, Верный, тихо поскуливая, выпрашивал кость у кока. Ребята подбежали к камбузу и весело гаркнули:

— Здорово, дядя Остап, с хорошей погодой!

Кок опять был похож на доброго дядьку Остапа, пузатого и приветливого.