Пётр Гаврилов - Пионеры на море

— Мишуха, это он про нас говорит. Ты пойми только… Ведь это… Ведь это… во всем масштабе.

И махнув рукой, Гришка сорвался со скамейки, подбежал к сцене.

Переводчик кончал переводить речь пионера. Гришка вспрыгнул на сцену и замер, боясь, что от радости сердце разорвется на части, или, что всего хуже, не сумеет он, Чернов Григорий, краснофлотец «Коминтерна», сказать нужных слов, — не выдержит и заревет, как октябренок.

Прогнав смущение, Гришка тряхнул копной рыжих волос, горящими глазами окинул зал.

Барак настороженно молчал. Китайцы не понимали, что говорил этот рыжекудрый мальчик из свободной страны, но не сводили с него глаз. Какой-то ток прошел по людям, неразрывной нитью связал их сердца с сердцем мальчугана, делая непонятное понятным.

— …много еще жертв принесем, много крови прольется… Умер у нас Ленин в Москве. Думали — умрем и мы все с горя, а как взялись все дружно за работу, оказалось, что он и не помирал вовсе. Ленин — это мы все, и русские, и китайцы, и негры… Все, кто угнетен, пролетарии во всем мире! Только чтобы победа была скорее, нужно, чтобы каждый у своего места, как машина… И победим… обязательно победим! А мы, пионеры московского отряда, вас поддержим, если кто устал. Мы это Ленину обещали… Вот сколько у меня голосу есть, я сейчас крикну за всемирную революцию и за союз всемирных пионеров… Ура!

Гришка напряг легкие и, как обещал, закричал, что было мочи.

Он не докончил.

Десятки рук стащили его со сцены и подбросили кверху. Гришка видел вокруг себя сияющие лица. Какой-то худой китаец подбежал к Гришке, крепко обнял его, и услышал Гришка то же самое слово, что шептали ему в Аравии, в Египте, в Индии.

— Ленин… Ленин…

Переводчик перевел слова Гришки на китайский язык. Поднялся вихрь криков. Кто-то из краснофлотцев громко запел:

Казалось, что барак рухнет от огненных слов. На сцену взбежал китайский пионер, сорвал с себя галстук. Ему подали другой. Переводчик передал, что двое молодых советских матросов избираются почетными пионерами шестнадцатого отряда Кантонской организации.

Какие-то толчки выбросили ребят на сцену. Китайский пионер завязал крепким узлом два красных галстука поверх матросских форменок.

Ночью ребятам снились чудесные, счастливые сны, о том как они приехали в ячейку, как секретарь разорвал жестокую резолюцию.

Ребята хлопали в ладоши, качали Мишку. Мишка взлетал кверху и падал на растопыренные руки ребят.

Потом вдруг появился кок Остап. Он, не мигая, глядел на Мишку, укоризненно качал головой и пел:

В зале гостиницы «Астория» накрыты длинные столы. На столах сотни чашечек, бумажные цветы и китайские и советские флажки. Снуют бои [57] Бой — мальчик, слуга. . На открытой сцене под треск и оглушительный грохот китайского оркестра артисты пытаются показать, что они поют. Голосов неслышно, видно только безобразно размалеванные лица, широко открытые рты.

Музыканты изо всех сил дуют в свистульки, пиликают на круглых балалайках со струнами толщиной в палец, звенят на чем-то в трензеля и бьют в гонги.

Гришка разинул рот на невиданное зрелище. К нему подошел толстый китаец и знаками стал объяснять что-то.

— Садитесь за стол, Чернов, здесь так не смотрят. Артисты обидятся!

Рука командира трепала Гришкины волосы и ласково подтолкнула парня к столу.

Военный оркестр заиграл «Варшавянку», не обращая внимания на артистов.

На улице рвались сотни шутих, заглушая голоса и отравляя воздух запахом пороха.

Краснофлотцы, перебирая в руках длинные палочки, обменивались недоумевающими взглядами. Гришка, надув щеки, взял две своих, забарабанил ими по столу.

— Трам-та-та-рам!..

Остап больно дернул его за руку.

— Ты что, очумел? Пожалуйста! Это ж для еды удобство, а ты по столу барабанишь!

Гришка растерянно пробормотал:

— А я думал — палки для барабана. У нас в отряде такие вот.

Бои, лавируя меж Стульями, разносили чашечки с супом. Кок объяснил:

— Суп из бамбука.

Гришка нерешительно ковырнул палочкой в чашке.

— Интересно, кто у них на камбузе работает? Как же есть этот бамбук-то, дядя Остап?

— Пожалуйста…

Кок поднес чашечку ко рту, ловко подпихивая палочками гущу.

Гришка зажмурился, опрокинул обеими руками суп в рот и поперхнулся. Кок, облизываясь, урчал:

— Замечательное блюдо.

За веселой беседой бамбуковый суп был проглочен благополучно. За ним, как по мановению палочки волшебника, последовали бесчисленные блюда: рисовые птички, чуть больше майского жука, акульи плавники, сомнительные рыжие червячки вне менее сомнительном рыжем соусе.

Краснофлотцы пробовали отодвинуть чашки, но китайцы, искренно обижаясь, придвигали их обратно.

Когда были поданы яйца, которые пахли так, словно их берегли несколько месяцев в жарком помещении, Мишка заерзал на стуле, вытирая ладонью горячий пот с лица.

Гришка заметил это и крикнул:

— Ешь, Мишуха. Мы ребятам на ячейке все расскажем. За это они нам все должны простить! Не простят — мы их сами тухлыми яйцами накормим!

Наступила тишина. Переводчик сказал:

— Наш вождь, доктор Сун-Ят-Сен, ждет дорогих гостей к себе в ставку.

Его слова заглушил сумасшедший треск фейерверка: обед кончился.

Специальный поезд, постукивая на стыках, уносил краснофлотцев к Сун-Ят-Сену. Гришка с Мишкой не отходили от окон. Поезд то с грохотом врезывался в тоннели, то бежал по краю пропасти.

За окнами бесконечной лентой тянулись выжженные сопки, мелькали кумирни [58] Кумирня — церковь. с загнутыми краями крыш, покинутые кладбища и бедные китайские деревушки. Их сменяли зеленые поля риса с копошащимися на них полуголыми китайцами в широких соломенных шляпах.

На редких остановках попадались полуголые, истощенные налогами, войной и голодом крестьяне. Из окон поезда видны были их убогие, жалкие лачужки. По узким зловонным уличкам бродили по колено в грязи понурые люди. Здесь же вместе со свиньями копошились неимоверно грязные китайчата. Китаянки, подымая ребятишек к окнам вагона, несмело улыбались.

Гришка с Мишкой не уставали передавать за окна все то, что приносили китайцы-повара из кухни поезда. В раскосых глазах матерей вспыхивала благодарность и жадные руки вырывали пищу. Свесившись из окна, краснофлотцы молча смотрели на то, как ручонки китайчат загребают хлеб.

— Вы — первые европейцы, которых так встречают крестьяне, — поблескивая стеклами очков, проговорил переводчик.

Паровоз взвыл долгим гудком. Из-за желтой сопки вынырнули красные черепицы станции. По вагонам забегала стража.