Роберт Джирарди - Дочь пирата

Это случилось в августе в понедельник. Возвращаясь вечером домой, Уилсон Лэндер нашел карты Таро. Это были «император» и «паж-оруженосец». В тусклом свете заходящего солнца карты, два светлых прямоугольника на мостовой, казалось, излучали особый смысл.

Уилсон остановился, расслабил галстук и нагнулся. Император представлял собой крепкого седобородого мужчину, сидящего на троне на фоне песчаных гор. Над головой у загадочного императора висела римская цифра IV. Паж-оруженосец был изображен молодым человеком в зеленом халате с деревянной дубиной, увенчанной железным наконечником и поросшей молодой листвой. Далеко за ним — тот же пейзаж, похожий на африканский.

Уилсон рассматривал карты чуть ли не пять минут, чувствуя при этом странное покалывание в спине. Он не относился к числу иррациональных людей, но трагическое детство наложило на него неизгладимый отпечаток: ему постоянно мерещились опасности. Настороженность стала жизненным стилем Уилсона Лэндера. Он источал ее, как выдыхают воздух, он носил ее, как брюки и носки, так что возникшие невесть откуда карты он воспринял как предвестие ужасных событий. Почти не думая, он поднял карты и положил во внутренний карман куртки.

— Похоже, это означает удачу, — объявил он сплошным фасадам складов и запаху эмульсий, витавшему в атмосфере. — А почему бы и нет, черт возьми? То, что тебя ожидает, может быть с одинаковым успехом и добрым и злым…

Но Уилсон не привык разговаривать сам с собой и не поверил в собственную браваду. Каким образом карты вообще сюда попали? Днем улицы окраинного района Рубикон заполняли дальнобойщики в клетчатых рубашках и фабричные рабочие в башмаках со стальными подковами на мысах, то есть не те люди, которые могли бы валять дурака с подобной суеверной чепухой. Страх звенел в голове Уилсона подобно большому колоколу, созывающему народ на молитву в честь Пресвятой Богородицы.

Позднее в маленькой квартире с окнами, выходящими на канал Харви, Уилсон попытался забыть о картах Таро. Он выпил пива, посмотрел по телевизору последние известия, приготовил на обед пирог с сыром и салат и, облачившись в пижаму, лег спать. Небольшую спальню наполнял синий свет, который становился час от часу все темнее. Чувство надвигающейся опасности было так велико, что у Уилсона заболел живот. Он лежал под тонкими простынями, не в силах уснуть, слушал шум кондиционера, вставленного в окно, и думал о том, как его собственная смерть приобретает зримые черты. Заостренные когти, растопыренные перья и вздыбленная чешуя — монстр по другую сторону эсхатологического мрака.

На следующий день Уилсон позвонил своей подружке и сказал, что на работу не придет.

— Что на сей раз? — сурово спросила Андреа сквозь помехи, трещавшие у нее в мобильнике. — Очередной приступ паники?

— Не требуй объяснений, — попросил Уилсон, не желавший ничего говорить о картах Таро.

— Ты ведь знаешь, есть пилюли от напряженного ожидания. Я читала, что оно появляется из-за неправильного сочетания химических веществ. Проглатываешь пилюлю, и оно улетучивается.

— Это неправда, — возразил Уилсон. Андреа слегка смягчила тон:

— Ты по-настоящему беспокоишь меня. Тебе следует снова сходить к терапевту.

— Не начинай, — взмолился Уилсон.

Андреа считала, что чувство надвигающейся опасности, которое преследовало Уилсона, было болезнью вроде гриппа, что от него можно избавиться, умело изменив химию мозга с помощью действующих на настроение лекарственных препаратов. Уилсон же воспринимал свою тревогу как нечто более захватывающее, как некое эпическое проклятие, передающееся по наследству. Когда Уилсону было девять лет, его отец погиб в знаменитой катастрофе: четырехчасовой экспресс сошел с рельсов и упал с моста Трохог в реку Потсвахнами. А менее чем через год мать умерла в результате дикого несчастного случая. Был еще двоюродный дед (сведения о нем отрывочны), тот отправился на поиски счастья в Перу за пятьдесят лет до рождения Уилсона и пропал без вести.

— Мне нужен только один день, — сказал Уилсон. — Завтра у меня будет все в порядке.

Последовала напряженная пауза, Уилсон различил шуршащие звуки компьютеров в офисе Андреа, шум уличного движения, а также ровное дыхание любимой. Наконец она вздохнула, сказала твердым голосом:

— Хорошо, увидимся завтра утром, — и повесила трубку.

Андреа была работодателем Уилсона. Будучи младшим вице-президентом «Чайной биржи» — небольшой, но респектабельной брокерской фирмы на улице Файнэншл-майл, она занималась товарными фьючерсами на минеральные богатства, лежащие на дне моря, на стада скота в Боливии, на корабли с тигровым крилем, добытым из Марианской впадины, на силосный ячмень с Украины, — на все, кроме чая. Она наняла Уилсона в качестве исполнительного помощника год назад, когда он безуспешно искал место службы. Как известно, профессионализм и страсть — две вещи несовместные. Последнее время их отношения заметно похолодали. Предоставление работы оказалось актом доброты, о котором оба теперь жалели.

За завтраком Уилсон съел добрую миску каши из отрубей, облачился в серую одежду, чтобы не привлекать внимания окружающих, и поехал на одиннадцатичасовом автобусе через мост в город. От Метрополитен-терминал он отмерил двадцать кварталов и подошел к старому магазинчику, затесавшемуся между новым французским рестораном и складом, наполненным резиновыми массажерами (улица, похожая на темный каньон, располагалась в той части города, которая стремительно становилась ультрамодной). Единственным отличительным признаком магазинчика являлось оранжевое знамя с силуэтом ведьмы на помеле. В маленькой витрине были выставлены несколько старых книг с потускневшими золотыми корешками, керамические сосуды с непонятными травами и — что самое интересное — чучело обезьяны в красном одеянии, украшенном вышитыми пентаграммами и полумесяцами. Обезьяна с закрытыми глазами скалила черные зубы на прохожих. Шерсть у нее благодаря стараниям то ли парши, то ли термитов наполовину отсутствовала, отчего была видна блестящая черная кожа, твердая, как асфальт.

Уилсон пристально смотрел на эту вызывающую страх реликвию сквозь темное от пыли и грязи стекло.