Йен Лоуренс - Контрабандисты

Я бросился вперед. Я больше не бултыхался по-собачьи, а плыл по-настоящему, закидывая руки вперед, как бы взбираясь на скалу. Одна лодка приблизилась ко мне. Я вытянул руку и схватился за ее корму. Но чуть-чуть промахнулся. Пальцы скользнули и сорвались. Стайка сорванных с жилета пробок завертелась в кильватере лодки.

Одинокий в черноте моря и неба, я чувствовал, как паника снова охватывает меня.

Я подавил ее и плыл дальше. Вода поднялась до подбородка.

Даже теперь мне хочется думать, что это «Дракон» повернул, чтобы подобрать меня. Хотелось бы мне верить, что он как-то увидел мое бедственное положение и постарался меня спасти. Но на самом деле это был капитан Кроу. Он привел шхуну к берегу сложным, извилистым путем, так же он возвращался в море. Он вилял, и деревянные челюсти носового дракона проедали путь в волнах. Зубы оказались надо мной, затем погрузились в воду. Они поднялись и опустились, поднялись снова, выхватив меня из воды.

Сначала это чудесное спасение показалось неслыханным счастьем. Я лежал в пасти дракона, отдыхая, вода омывала мои ноги. Но вот «Дракон» снова повернул, чтобы выйти на ветер из-за скал, и каждая волна стала наказанием. Драконья голова была моей тюрьмой, зубы — прутьями решетки. Нос вздымался, затем опускался и погружался в море вместе со мной. Зрелище впечатляло, если смотреть с палубы, но для меня это оказалось кошмаром, грозящим гибелью.

Я кричал, не думая, кто меня услышит. Я бы обрадовался даже физиономии капитана Кроу, если бы он спустился за мной. Но за ревом волн меня, конечно, никто не мог услышать.

Вот бушприт нырнул, наполовину скрывшись в волне. Я в драконьей пасти устремляюсь навстречу морю и погружаюсь в него. Вода бьет меня, как кузнечный молот, а когда нос шхуны поднимается, я кувыркаюсь назад. Тело мое вдавливается в дерево, драконья глотка дрожит, вибрирует от удара. Шхуна и вода играют мною, бросая, как мячик, то в одну, то в другую сторону. Дерево гремит каждый раз, когда я врезаюсь в него. И сквозь весь этот грохот до меня доносится тонкий голосок, как будто детский, но старый, как прибрежные холмы.

— Кто там? — Это само судно говорит, проносится у меня мысль. — Кто там, в пасти дракона?

Я взмываю вверх, шхуна поднимается из моря. Она опускается, я погружаюсь в воду. Сквозь зубы дракона рвется вода, бьет меня в грудь. И дерево за моей спиной вдруг поддается. Я кувыркаюсь назад с бурлящим потоком, сквозь глотку дракона, в корпус судна.

Я лежу на досках, глядя на сухонького старичка, держащего в руках деревянный щит. Позади него, через отверстие, видны бушприт и зубы дракона.

— Чтоб меня громом грохнуло! Откуда ты взялся, парень?

Я слишком удивлен, чтобы отвечать. Шхуна снова ныряет, сквозь дыру вливается поток воды, смывающий меня дальше, к ребрам шпангоута. Человечек бросается к дыре и прижимает к ней деревянную панель. Она в точности подходит, закрывая отверстие и оставляя нас в полной темноте.

— А свечечка моя погасла, — жалуется человечек. — О, это конец. Это та самая последняя соломинка.

Я слышу, как он шарит вокруг, слышу стук дерева и металла. Затем удар о кремень, снопом летят искры.

— Видишь, что ты наделал? Ты мне трут намочил. Черт тебя возьми.

Снова летят искры, наконец слабый тлеющий свет, и вот уже горит свеча. Он поднимает свечку над головой, свет заливает его сверху. У него большие бледные руки, громадный нос.

Белые, как вата, волосы клочками торчат из ноздрей и из ушей. Я сразу узнал его. Это тот самый старичок, которого я видел на французской пристани, который мелькнул у носа «Дракона» и больше не появился. До этого момента.

— Вы кто? — спросил я.

— Я — Флеминг Пай, — сказал он. — Но более существенно, кто ты такой?

Старик ничего не рассказывал о себе, пока не вызнал обо мне все до последней интересовавшей его детали. Он просто забросал меня вопросами, каждый из которых начинался с «А скажи-ка мне…».

— А скажи-ка мне, что ты собираешься теперь делать?

Я пожал плечами.

— Мне надо как-нибудь вернуть судно. Они наверняка собираются его затопить.

— А скажи-ка мне, сколько их там, наверху?

— Не меньше трех. Может быть, больше.

— И Тернер Кроу среди них.

— Да.

— Он мерзавец. Он гнусная скотина.

— Откуда вы его знаете?

— Ходил с ним, видишь ли. Пока он не продал меня французам. И не оставил гнить в тюрьме.

Флеминг прикрепил свечу на трутную коробку, которую опустил на палубу, и она поехала, выписывая замысловатые узоры, повинуясь крену судна. В тусклом дымчатом свете я увидел тайник капитана Кроу. Именно здесь, понял я, прятались французские шпионы, которых Кроу переправлял в Англию. Отсюда они появлялись под покровом ночи, как водяные крысы.

— Я последний, единственный, кто выжил, — сказал Флеминг. — С Тернером Кроу было двадцать человек, когда мы шли на каперство. Шестнадцать оставалось в живых, когда в семьдесят девятом французы сцапали нас, в последний день сентября это было, на утренней заре. Это был последний восход солнца, который я видел за двадцать два года. А скажи-ка мне, знаешь ли ты, чего я хочу? Единственную вещь!

— Убить капитана Кроу.

Он засмеялся. Он сидел на корточках в этом сыром, воняющем гнилью трюме и смеялся так, что я опасался, не рассыпались бы его старые кости.

— Убить капитана Кроу? Ты не можешь убить дьявола, парень. Дух зла неистребим.

— Тогда что?

— Я хочу домой, к своей жене. Больше у меня на свете никого не осталось. Я забыл, что такое дом, но я помню свою Салли, как будто видел ее вчера.

— Это миссис Пай? — задал я совершенно дурацкий вопрос.

— Салли Пай, — подтвердил он, улыбаясь и покачивая головой. — А скажи-ка мне, ты ее знаешь?

— Я встретил ее. Она ждет вас в гостинице «Баскервиль».

— Ох, бедняжка. Бедная простушка. «Жди меня здесь», — сказал я ей. «Жди здесь». И вот она ждет, бедняжка. — Веки его опустились. Заскорузлыми пальцами он расправлял пучки волос, торчащих из носу. — А скажи-ка мне, она такая же хорошенькая? И волосы ее блестят ярче золота? И кожа гладкая, как фарфор?

Я растерялся. Я помнил изможденную старуху, неуверенно передвигавшуюся по коридорам «Баскервиля». Похоже, я молчал слишком долго.

Лицо Флеминга, помолодевшее от улыбки, вмиг снова состарилось.

— А скажи-ка мне, с ней все в порядке? Она здорова?

Я не мог сказать ему правду, поэтому неуклюже сменил тему:

— Мы ведь там только что были. Стояли на якоре как раз напротив таверны.