Йен Лоуренс - Контрабандисты

Я едва понимал, что говорит этот человек. Его голос словно доносился откуда-то издалека.

— Он просто испугался, — сказал Ларсон, стряхивая пепел с груди отца. — Потерял сознание. Но он скоро снова придет в себя и будет в совершенном здравии, если мы устроим его в теплом уютном местечке, чтобы он не замерз.

— Есть тут неподалеку одна таверна, — сказал кучер. — Час езды отсюда. — Он встал так быстро, что я свалился на дорогу. Он протянул мне руку и улыбнулся. — Вишь, сынок, все к лучшему, все к лучшему.

Я все еще был в замешательстве, но мы уже тряслись по той же дороге. Ларсон и я сидели спинами по ходу, отец лежал напротив и беспокойно спал. Он стонал, вздыхал, двигал руками, как будто стараясь защититься. На полу позвякивали в бобровой шапке Ларсона часы и монеты. Лунный свет появлялся и исчезал. Лошади бешено неслись, за нами оставались леса, поля и огороды.

— Все будет в порядке, — утешал Ларсон. — Не расстраивайся, Джон. — Затем, наверное для того, чтобы отвлечь меня от дурных мыслей, он спросил: — Что вас привело в Кент?

Я рассказал ему о торговых делах отца и о его судах, о гибели брига «Небесный Остров», о том, как мы сами чуть не лишились жизни в лапах мародеров из деревушки Пенденнис.

— Отец мой еще не стар, — пояснил я, — но после того случая ему приходится пользоваться тростью. Крысы обгрызли ногу.

Хотя Ларсон был вдвое старше меня, шестнадцатилетнего, он слушал с напряженным вниманием подростка. В заключение он спросил:

— И теперь вы покупаете «Дракон»?

— Отец надеется, что удастся.

Маленький джентльмен покачал головой:

— Не могу даже вообразить такого богатства.

— Не так все просто, — возразил я. — Отец потерял целое состояние вместе со своим бригом. Все, что у него осталось, он вложит в это судно. Если он потеряет и его… — Эта мысль ужасала меня самого. — Он будет разорен, мистер Ларсон.

— Понимаю. — Ларсон наклонился к отцу и подложил ему под голову свернутый плащ. — И могу только еще раз сказать то же самое. Держитесь от этого судна подальше, мистер Джон. Ничего хорошего оно вам не принесет. Оно погубит вас.

— Меня?

— Вероятно. Не могу точно сказать кого, но смерть неотделима от этой шхуны, в этом я уверен. Такова судьба судна, крещенного кровью.

Ничего больше он не сказал. И не стал отвечать на дальнейшие расспросы, словно внезапно оглох.

Карета въехала в деревню и завиляла по узким улочкам. Кучер кричал и щелкал кнутом, отец проснулся. Он с криком вырвался из своих кошмаров, закрываясь от чего-то руками.

— Спокойно, мистер, — сказал Ларсон. — Лежите и отдыхайте. Мы почти приехали.

Поворот, еще поворот. Я слышал храп лошадей. Наконец карета простучала по мосту и остановилась перед старинной каменной гостиницей. Она называлась «Баскервиль», и это была двухэтажная постройка с каменным фундаментом, безрадостная, как тюрьма.

Кучер с фонарем спустился вниз и открыл дверцу кареты. Он был серым от дорожной пыли, которая дымкой отделялась от его рук и ног. Мы с Ларсоном подхватили отца с двух сторон и помогли выйти. Я захватил отцовскую трость. Мы направились к глубоко сидящей в стене двери, кучер поспешил вперед и забарабанил в дверь тяжелой железной колотушкой. Звук разнесся по всему зданию гостиницы.

Отец висел на наших плечах. Его трясло так сильно, что дрожь проходила через нас с Ларсоном, казалось, мы дрожим все трое.

Кучер снова забарабанил в дверь.

— Эй, харчевня! Эй, кто живой! — кричал он.

Послышались шаги, затем скрежет засовов. Из-за толстой деревянной двери послышался старушечий голос:

— Кто там? Флеминг, ты? — Заскрипели петли. — О, Флем, наконец ты.

Она была маленького роста, хрупкая, сгорбленная, похожая на клюку. Серебристо-пепельные волосы свисали жидкими прядями, едва прикрывая череп. Глаза бледные и неподвижные: женщина была слепа. Она высунулась из двери, как крот из норы, двигаясь ощупью вдоль каменной стены. В руке она держала дорожную сумку из кожи и брезента, и при виде этой сумки меня охватила безмерная жалость. Сумка была полусгнившей.

Ручки износились до нитей. Кожа была вытертой, местами проеденной насекомыми и мышами, из дыр свисали лохмотья, свалявшиеся и почерневшие, покрытые паутиной. Она сжимала сумку так, как будто готова была бросить ее в карету и немедля отправиться в путь.

— Флеминг? — снова спросила она с отчаянием в голосе.

— Нет, миссис Пай, — ответил кучер. Он орал, словно она была еще и глухой. — Это не Флеминг. — Он взял ее за руку и повернул. — Вот человек, которому нужен ужин и постель. Мужчина с сыном, миссис Пай.

Она поставила свою сумку возле двери, на старый ковер, в этом месте он почти не выгорел. Очевидно, собранная сумка простояла там много лет.

— Ну что же, веди их, — сказала она. — Капитан в гостиной, я принесу туда ужин. — Она зашаркала по коридору, темному, как угольная шахта. Ей не нужны были свечи и лампы.

Кучер посмотрел ей вслед.

— Она совсем слепая, бедная миссис Пай, — пояснил он. — Каждый стук в дверь, каждый услышанный шаг пробуждает надежду, что муж вернулся с войны. Она встречает его с дорожной сумкой в руке.

— И когда он ушел на войну? — спросил я.

— Да уж лет тридцать назад. — Он пошел к карете за нашим багажом. — Она тогда была в «Баскервиле» проездом, — сказал он, вскарабкиваясь на карету. — Там, наверху, есть окошко, выходящее на море, и у этого окна она просиживала дни напролет, ожидая своего Флеминга, который вернется и заберет ее домой, в Ромни.

Он снял с крыши кареты два небольших мешка и бросил вниз. Отец вздрогнул, когда они стукнулись оземь.

— Она ослепла, но все равно продолжает сидеть у окна. Так долго она тут жила, что стала совсем своей. Теперь она вроде управляющей.

Когда наши мешки оказались внизу, отец снова уже мог идти, опираясь на трость.

— Молодцом! — одобрил кучер с довольной улыбкой. — Снова на ногах!

Но, когда пришла пора войти в гостиницу, Ларсон заупрямился.

— Это слишком неосторожно, — таинственно прошептал он. — И для меня, и для вас.

Отец почти умолял его остаться, предлагая оплатить ночлег и ужин ему и кучеру, но Ларсон хотел поскорее убраться. Он даже оставил свою шляпу, в которой лежали отцовские деньги и вещи. Вскочив в карету, он приказал кучеру погонять.

— Увидимся в бухте Пегвел, — пообещал он. — Найдешь меня, Джон.

Он оказался прав, я действительно встретил его там. Но странной и скорбной оказалась эта встреча.

Гостиная в «Баскервиле» оказалась громадным помещением из кирпича и дуба, темным и мрачным. Потолок и балки были черными от осевшей на них сажи. Во всем этом напоминавшем пещеру зале горели три лампы. В камине места было достаточно, чтобы сжечь ведьму, но в нем мерцала лишь кучка угольков. В комнате находился один человек.