Анри де Монфрейд - Человек, который вышел из моря

На остановке в Порт-Саиде Агата сошла на берег одна и отправилась на почту за письмами до востребования. Отсутствовала она недолго, на судно вернулась сильно побледневшая и сразу уединилась в своей каюте.

Вопреки всем ожиданиям девушка получила письмо от танцора, которому несколько раз безуспешно писала. В конце концов Агата дала ему этот адрес. В витиеватом и возвышенном стиле он умолял простить ему бегство и согласиться встретиться с ним; его жизнь принадлежит Агате, он готов последовать за ней хоть на край света и т. д.

Если бы она прислушивалась лишь к своему сердцу, то не вернулась бы на «Нептун», а следующим пароходом поплыла бы во Францию, но голос разума подсказывал ей, что после такого необдуманного поступка отец лишит ее средств к существованию, ибо, несмотря на весь оптимизм своей любви, она прекрасно понимала, что ее возлюбленный «из бывших» не выдержит испытания нищетой. Поэтому надо было найти убедительный предлог, например ухудшение здоровья, который не позволял бы усмотреть в этом внезапном возвращении даже малейший намек на каприз. У нее будет четыре дня на размышления, пока пароход не достигнет Джибути.

«Нептун» не спеша скользил по каналу, окруженный покоем прозрачной ночи, и большая утренняя звезда поднималась над безмолвием пустыни. Джаз в салоне умолк, и последние запоздалые парочки разошлись одна за другой. Прогулочная палуба была пуста. Вдруг крики женщины и чьи-то глухие проклятья разбудили старшего юнгу, ночного вахтенного, прикорнувшего в коридоре среди бесконечных пар обуви. Громко хлопнула дверь, и силуэт господина де ла Уссардьера, весьма легко одетого, прошмыгнул в каюту напротив. В тот момент, когда вахтенный, которому подобные ночные происшествия были не в диковинку, прибыл на место, дверь каюты «люкс», расположенной по правому борту, раскрылась и показалась мадемуазель Вольф в накинутом наспех пеньюаре, со сверкающим взглядом, грозная и ужасная. Вахтенный в страхе попятился назад.

– Вы ведь видели, правда? Вы свидетель… Идите и приведите сюда комиссара.

– Но, мадам, успокойтесь! Этот человек не был злоумышленником, я разглядел господина генерального агента, он просто хотел пошутить…

– Ваше мнение меня не интересует, я хочу видеть комиссара, вы понимаете?

– Он спит, мадам, и потом в такой час…

– Довольно говорить! Отправляйтесь поскорее за ним, а не то я сама разбужу капитана.

Уже стали открываться двери в другие каюты, но Агату, находившуюся во власти крайнего возбуждения, похоже, не пугал скандал; можно было подумать, что она его нарочно провоцирует.

О том, что произошло, догадаться нетрудно: господин де ла Уссардьер, не сомневаясь в успехе внезапной атаки, вошел в каюту к мадемуазель Вольф, воспользовавшись своей отмычкой. Он рассчитывал застать ее врасплох спящей и сомкнуть ей уста поцелуем, впрочем, он был уверен, что она не посмеет закричать, оказавшись в каюте наедине с господином в легком одеянии. В самом деле, найти благопристойное объяснение для столь интимной ситуации в ночное время было затруднительно.

Но, увы, Агата не спала. Она лежала совершенно голая на своей постели и думала о том, чем можно было бы обосновать свое возвращение домой, когда дверь беззвучно открылась. Провидение посылало ей превосходный предлог – скандал, который вынудит ее сойти с корабля на первой же остановке. Все произошло в какие-то доли секунды: крик, короткая возня, и донжуан, так хорошо подготовившийся к атаке, кубарем вылетел вон в истерзанной пижаме.

На другой день у капитана был созван «военный совет» с участием комиссара, доктора и генерального агента. Поскольку виновник происшествия был важной персоной, ни о каких санкциях не могло быть и речи, и потом не дай Бог, если мадемуазель начнет жаловаться.

Из этого раздуют целое дело! Доктор, повидавший на своем веку и не такое, посоветовал списать все на счет помешательства. Вахтенный готов был засвидетельствовать странное поведение пассажирки в тот момент, когда она вдруг вышла из своей каюты, меж тем как господин де ла Уссардьер возвращался из ванной комнаты, расположенной по соседству.

Стараниями капитана телеграмма, посланная Агатой отцу, была изменена таким образом, чтобы придать ей несвязный характер, соответствующий болезненному состоянию девушки, что и требовалось доказать. Со своей стороны, она охотно им подыграла, так как ей показалось, что роль больной – наилучший предлог для возвращения во Францию. Таким образом, уговорить ее провести некоторое время в госпитале Джибути и дождаться прибытия парохода, следующего в Марсель, было несложно. Что касается господина де ла Уссардьера, то он счел благоразумным прервать путешествие и проследить за своей жертвой, оставаясь, разумеется, в тени, чтобы уберечь себя от возможных последствий неудачного ночного визита. Он, конечно, не догадывался о причинах личного характера, на самом деле заставивших мадемуазель Вольф принять решение о возвращении домой. Он считал, что виноват в этом только он один, и жил в тоскливом ожидании неприятностей.

Во время ее пребывания в Джибути мадемуазель Вольф нельзя было постоянно держать взаперти в госпитале. Поэтому господин де ла Уссардьер попросил местного агента обеспечить постоянное сопровождение девушки, когда ей захочется выйти в город. Обычный бой не мог дать достаточных гарантий, выступая в роли охранника, а если надо, то и осведомителя. Посоветовались с Ломбарди, и тот сразу же предложил воспользоваться услугами своего шпиона, негра Жозефа Эйбу. Это пришлось как нельзя кстати, ибо создавало прикрытие для слежки, объектом которой был я. Сопровождая девушку в лавочки и к торговцам всякими диковинками, он мог болтать с людьми, собирая попутно бесценные сведения о предмете и цели подготавливаемого мной путешествия. Впрочем, все это было секретом полишинеля, и хитрюга Али Омар не преминул поведать Эйбу, разумеется, под большим секретом, одну из тех фантастических сказок, которые так будоражили воображение представителей властей.

К несчастью, в этой сказке упоминалась мимоходом моя тайная остановка в Суэце. Когда Али Омар сообщил мне о новой мистификации, я высказал ему свое неудовольствие, но он возразил на это, что джибутийскую таможню таможня Суэца интересует лишь как повод для шуток на тему о том, как она дает себя облапошить.

Он говорил правду, однако забывали при этом о Ломбарди, да и я тоже, надо признаться, о нем не думал. Этот зловещий тип вскоре понял, каким образом можно взять надо мной реванш: в самом деле, достаточно было своевременно предупредить египетскую таможню, чтобы она подняла по тревоге патрульные катера, и я оказался бы в мышеловке, войдя в Суэцкий залив.