Семен Гарин - «Сокол» вышел в море

Кирику шесть лет. Шесть — седьмой. Взрослые считают его маленьким. Разве он маленький? Он умеет читать, сам научился.

Увидал газету и прочёл: «Моряк Заполярья». Отец внимательно посмотрел на сына, отыскал в газете эти же слова, напечатанные совсем крохотными буквами.

— «Мо-ряк За-по-ля-рья», — опять прочёл Кирик.

— Молодец! А тут что написано?

Кирик молча пошевелил губами и выпалил:

— «Сокол» вышел в море»!

— Вышел, вышел! Это новый траулер, — подтвердил папа. — А ты у нас, оказывается, грамотей.

Мама сказала:

— Этот грамотей изодрал штаны. На скалу залез!

Кирик испугался, что папа сейчас рассердится. А папа, улыбаясь, сказал:

— Ладно, только уговор: птичьи гнёзда не разорять. Идёт?

— Идёт!

Кирик выбежал на крыльцо. Оттуда он позвал:

— Кирюха, Кирюха!

Послышался весёлый топоток.

Мама поглядела в окошко.

— Дружки… — вздохнула она. — Как их разлучить?

— Вырос Кирюха, — сказал папа.

Кирюха — оленёнок. Красивый, пушистый. Давно ли этот пыжик был телёночком с маленькой головой на длинной, тонкой шее? Подрос олешек, на лбу появились бугорки — будущие рога. Кирику нравятся эти бархатные шишечки и замшевая мордочка оленёнка нравится — к ней так приятно прижаться щекой.

Когда оленёнка привезли, папа сказал, стараясь казаться серьёзным:

— У нас теперь детский сад: Кирик да Кирюха.

Оленёнка так и прозвали — Кирюха.

А про детский сад было сказано в шутку. Ведь на островке живут всего-навсего две семьи: Кирик с папой и мамой и дядя Фёдор с тётей Пашей. Вот и всё население.

Островок затерялся в студёном северном море.

Три дня и три ночи идёт самый быстрый теплоход до ближайшего порта. Большая земля далеко. Там, на Большой земле, — колхоз, где родился Кирик; там и оленье стадо, где родился Кирюха.

Кирик помнит, как уезжал на остров, как бабушка охала и причитала: «И куда увозят мальчонку, на край света!»

Кирюха, наверное, ничего не помнит. Правда, он часто смотрит в сторону Большой земли, глаза у него печальные, да кто знает, о чём думает оленёнок.

— Домой хочешь? — Кирик гладит Кирюху. — Пойдём, что-то расскажу по секрету.

Друзья идут к скалам. Там их любимое место. Кирюха остаётся внизу и глядит на Кирика, а Кирик лезет на скалу. Сверху, куда ни посмотришь, всюду вода и небо, волны и облака. А внизу хорошо видны все постройки на острове и каменная башня с круглым балконом и железной лесенкой.

Это маяк. Осенью и зимой огни маяка горят непрерывно. Его светильники указывают путь кораблям. Они горят ярко, видны далеко и даже сквозь туман видны.

Но сейчас маяк не светит. Ночью и то не зажигают светильники, потому что в этом краю весной и летом солнце не заходит.

Уж такой этот край: летом нет ночи, зимой нет дня.

Неподалёку от маяка стоят на тонких, высоких ножках маленькие будочки, будто игрушечные. А рядом высокая мачта. На ней полощется серый полосатый мешок. Ветер подует, мешок раздувается пузырём, указывает направление ветра. В домиках спрятаны разные приборы, по ним узнают, какая будет погода.

Кирик видит со скалы тётю Пашу. Она заглядывает в каждый домик, что-то записывает. Вместе с мамой тётя Паша работает на станции, название которой очень трудно выговорить: ме-те-о-ро-ло-ги-че-ская. Кирик знает, чем занимаются метеорологи. Они следят за погодой: какие облака на небе, куда ветер дует, нет ли тумана и всякое другое. Потом их наблюдения передают по радио. А на Большой земле по этим сообщениям учёные составляют главную сводку погоды и на завтра, и на послезавтра, и на будущую неделю, и на целый месяц вперёд.

Хорошо смотреть на море. Можно увидеть самый дальний корабль, похожий на чёрточку. Отсюда, со скалы, кажется, что чёрточки-корабли плывут не то по морю, не то по небу. Корабли очень редко подходят близко к скалистому островку, на котором живёт Кирик.

На скалах гнездятся крикливые чайки-моевки, поморники; в расселинах, среди камней, живут гаги — морские птицы.

Писк, гомон, хлопанье крыльев — настоящий птичий базар.

Кирик первое время боялся лазать по скалам, потом осмелел. Папа сказал, что гагачий пух самый лёгкий, самый тёплый. Вот и захотелось сделать приятное маме. Мальчик принёс в подарок маме горсточку пуха, такого лёгкого, будто в ладошках пусто. Папа усмехнулся: «Маловато для шубы, а гнездо растревожил!» Кирик теперь не трогает птичьи гнёзда, лишь издали он смотрит, как гаги-мамы кормят своих птенцов.

Пока Кирик лазит по скалам, Кирюха нетерпеливо ждёт. Он знает: дружок не спустится с пустыми руками. На скалах растёт мох. Прямо на камнях растёт. Да вот беда: оленёнку не залезть на такую крутизну.

— Несу, Кирюха, несу! (Нелегко перекричать птиц.) Получай!

Ворох серебристого ягеля падает к ногам оленёнка. Он доволен, топочет копытцами, благодарно смотрит на мальчика.

— Досыта кушай, — угощает Кирик. — Не торопись, как следует жуй.

Но Кирюху уговаривать не надо. Он целый час может жевать одну горсточку мха.

Потом они идут к морю.

Мальчик садится на круглый камень-валун; оленёнок смело входит в студёные волны, пьёт морскую воду. Пьёт долго, облизывается, снова окунает морду — олени любят солёное.

— Хватит с тебя, простынешь. А нам в дорогу, — строго останавливает его Кирик.

Он задумался о чём-то, гладит оленёнка.

— Ладно, слушай… — говорит Кирик, совсем как папа. — У нас беда. Мама болеет, понимаешь? Ей больно, она только виду не показывает. Ночью вызвали доктора. По радио, понимаешь? Папа пришёл с маяка и сказал маме: «Вот что, Машенька, придётся собираться в больницу». Мама как испугается, как заплачет: «Ой, как же вы тут без меня жить будете?» А папа говорит: «Ладно, Машенька, проживём. Кирик уже большой…» Не веришь? Это папа сказал: «Большой уже наш Кирик». Потом он ещё сказал: «Пока ты будешь в больнице, Кирик погостит у бабушки». Мама спрашивает: «А куда девать Кирюху?» Видишь, и про тебя вспомнила. Тогда мой папа говорит: «Возьмите его с собой». Они ещё долго шептались, думали, я не слышу, сплю…