Андрей Данилов - HOMO Navicus, человек флота. Часть вторая

В 1805 г. британский адмирал Горацио Нельсон был убит в Трафальгарском сражении у берегов Испании. Простых моряков хоронили прямо в море, но так как Нельсон был адмиралом, то было необходимо привезти его обратно в Англию и устроить официальные похороны. Чтобы сохранить тело во время путешествия домой, помощник командира корабля поместил тело Нельсона в корабельный чан с ромом и приказал прекратить выдачу рома команде. (!!!! Примечание автора. Знающие люди напряглись от этого бездарного решения!)

Неплохая идея (? Примечание автора), но когда корабль достиг порта, и официальные лица отправились за телом Нельсона, они обнаружили, что в чане не осталось ни капли рома.(А что всю дорогу говорил автор?!)

А вот ниже вам и истоки.

Невзирая на несколько необычный вкус (во всех смыслах), команда тайком попивала ром на протяжении всего пути. После этого корабельный ром стали называть кровью Нельсона.

Кровью кого назвать корабельное шило? Кстати, для сохранения запасов спирта на корабле мы, командование, в него и писали, и добавляли тертый кирпич, чтоб цветом отпугнуть, и добавляли 50 г бензина на 20 л спирта. Ни одно средство не помогло. И матросы продолжали воровать шило и пить его.

Даже звери пьют. А мы ж человеки!

После достопамятной «Пасхи» и перевода с эсминца лейтенант Косточкин прочно обосновался в бригаде ОВРа. Он закалился и возмужал, защищаясь от служебных невзгод принципом «нас иметь – только гвоздь тупить». А желающих затупить гвоздь было много, ОВРа – не школа гуманизма.

И пусть кто-то гордо вещает: ах, автономка, ах, 90 суток. А потом отдых на Щук-озере или в Паратуньке, ордена-медали, повышения по службе и прочие блага. Выгнать в море подводный крейсер – проблема общефлотского масштаба. Выгнать «тралец» – даже не бригадного. Этакие корабли-велосипеды.

А ну-ка на брандвахту, на месяц. Заменить некем – продлим еще на месяцок. Жрать нечего? А что, рыба уже не ловится? Ловите, ловите, ее там много.

А кто это у нас вторые сутки у стенки болтается? Пусть комбрига подводного в базу доставят, нечего стоять. А на рыбоохрану кого? А на Курилы?

В общем, бегали и рыскали тральцы по всему Тихому океану, а экипажи, вернувшись в родную базу, ничего, кроме взысканий, не получали. Кажется, Пикуль сказал, что на ОВРе служат люди смелые, но бестолковые. Косточкин был толковым, просто ему не везло.

Неприятности начались с меня. В субботу. Была у меня привычка наполнять бар. Там стояли вина, лежали красивые пачки американских сигарет, привезенных из Москвы. Когда приходили друзья, бар быстро опустошался. Курил я. Пополнение происходило, но медленно. В тот вечер мы выпили все, бутылок 20 – отмечали назначение Жени на самостоятельную должность.

Я, проводив его до автобуса, честно и добросовестно, с чувством выполненного долга перед другом и кружащейся головой, лег спать. Даже о винах не жалел. Мне было проще, ехать никуда не надо. А Жеке надо было добраться до бухты и поселка Завойко, причем последним автобусом. Пять километров, ходит ПАЗик. Единственное – он маленький, а людей, желающих вернуться, много. Сотни две народу скопилось на остановке. ПАЗик при сильном уплотнении при 26 местах, в том числе и стоячих, мог взять не больше пятидесяти. Народ волновался и стоял в очереди. Автобус подошел. С возгласами «а вас здесь не стояло» начался штурм, перешедший в банальную массовую драку. Представьте, рубятся 200 человек! Праздник!

Размягченный экзотическими винами, Косточкин призвал всех к порядку, за что и получил в зубы. Очнувшись в сугробе, сплюнув кровь, он увидел Куликовскую битву, Мамаево побоище, битву на реке Калке… Автобус стоял с открытыми дверями и пустотой внутри… Вокруг народ крепко бил друг друга… Сунув пару раз кому-то в пятак, Жека залез в автобус, сел на свободное место и задремал… Верхняя губа вздувалась посекундно. Нечто инородное на родном лице…

Вот и родной корабль, вот и койка. Спать, спать…

Пробуждение было чудовищным. Когда голова раскалывается, а какая-то падла тебя трясет за плечо.

«Иди на х…, изверг!» – рявкнул Косточкин и попытался попасть в нос будившему… Верхняя губа болела и была похожа на пельмень.

Эх, как же он был не прав! Тряска не прекращалась. «Ну, сейчас я тебе у…!» – Косточкин перевернулся, прицеливаясь в глаз негодяю, махнул рукой, попал! И увидел контр-адмиральский погон. «Бред начался!» – мелькнуло в сознании…

Нет, все было прозаически.

Вечером замкомбрига, уходя на сход, оставил за себя новенького зама. Жеку об этом не предупредили ОВРа.

В воскресенье утром приехал ЧВС флотилии, а его никто в десять утра не встречает.

– Кто старший? – лейтенант Косточкин по журналу.

– Проводите меня к нему! «Я хочу видеть этого человека!» (С. Есенин) Проводили. Дальше вы знаете.

Жека как был, в трусах и без фуражки, вскочил и отдал честь.

– Лейтенант, что у вас с губой?

– Герпес, товарищ адмирал!

– А почему спите и не встречаете начальство?

– Температура!

– Лейтенант, если у тебя нет температуры, я тебя на этом тральщике сгною! Ты умрешь здесь, сволочь! Меня на «х» послать!

– Виноват, не разглядел!

– А ты еще и видишь плохо? Флагманского врача сюда! Температуру мерить! Ну и гнусная рожа! Сгною!

Нагреть градусник – дело нехитрое. Нагрел до сорока двух.

– И как мы еще с подобными офицерами служим? Хворь вечно больного найдет, – воскликнул ЧВС, запомнив фамилию, и убыл. Поверил, но запомнил. А ты не верь!

Жека вздохнул облегченно – пронесло, и лег спать. Он начал превращаться в настоящего ОВРовца.

А кто такой настоящий ОВРовец, я вас спрашиваю? Что, слабо ответить? Мне тоже слабо, но я попытаюсь. Это человек, плюнувший на все, кроме службы. Он знает, что ничего не светит, но внутренний стержень держит его в струе. И в динамике. Он не ждет ничего. У него нет будущего, только настоящее. Офицер. Фаталист и философ. Стоик. И сам себя веселит – а что еще остается?

Многое и многих видывала камчатская ОВРа, но таких, как Косточкин, не встретилось.

За Жекой следил сам ЧВС.

– Что? Комбрига подводников 6 ноября после совещания в базу доставить? А где этот Косточкин? Пусть он и идет. Нечего таким мудакам 7 ноября в Петропавловске делать! Замкомбрига Бардадым (это настоящая фамилия, а не ругательство), давал команду. Бросив молодую жену, Жека мчался на тральщик.

Закалка продолжалась. Кто же знал…

Стодвадцатикилограммовый комбриг нашей бригады, шевеля усами, взбежал на трап… Гнилые доски, оструганные лишь сверху и создававшие иллюзию новизны, не выдержали…

Смотреть, как тонет адмирал, сбежалась вся бригада. Спасибо мичману-овровцу, спустился, обвязал концом, вытянули. Минут через пятнадцать. А вода холодная! И фуражку достали, адмиральскую. Все в говне и в мазуте. И адмирал, и фуражка. Понятно, баню согрели, спортивный костюм нашли, маты записывали аж шесть часов, вина и спирта лишились месяца на четыре – комбриг выпил для сугреву…