Анри Монфрейд - Приключения в Красном море. Книга 3 [Погоня за «Кайпаном». Злополучный груз]

Вода в бухте была чистой и прозрачной, и с вершины скалы, откуда мы наблюдали за происходящим, хорошо просматривалось дно. Мы увидели, как железная рыба замерла неподалеку от корабля; внезапно от ее живота отделилась серая акула и устремилась под водой к горевшему пароходу. В тот же миг все исчезло за черной завесой, поглотившей небо и море, и через несколько секунд остров содрогнулся от страшного удара грома.

Послышались крики, и, когда облако рассеялось, мы увидели корму судна с еще работающим винтом, уходившую под воду. Вокруг образовавшейся воронки забурлила вода, и все было кончено. Только туча дыма неслась в открытое море, гонимая муссоном.

И тогда на поверхности показалась железная рыба. Люди, находившиеся в ее чреве, теперь разгуливали по ее спине. Потерпевшие кораблекрушение пытались вплавь добраться до берега, но сильный ветер и течение вскоре унесли их в море.

Бухта опустела, и в море не осталось никаких следов. Железная рыба вернулась на свою привычную стоянку.

Когда спустилась ночь, мы снова услышали, как белые матросы поют песни о своей стране, подыгрывая себе на инструменте, напоминающем гармошку.

— И никому из потерпевших не удалось выплыть? — спрашиваю я.

— Нет… гм… не знаю. Во всяком случае, ни один из них не смог добраться до берега, ведь ветер и течение достигают здесь такой силы, что порой уносят даже пирогу, если в ней недостаточно гребцов.

Я чувствую, что рассказчик смущен и что-то от меня скрывает. Кажется, он даже жалеет о том, что разжег наше любопытство.

Я вспоминаю о кладбище на острове Сода, кости, найденные там, вполне могут относиться к тому времени, но умалчиваю об этом.

— Но как же оказались здесь каучуковые тюки, — допытываюсь я, — если, как ты говоришь, ветер и течение все уносят в море?

Поколебавшись, он отвечает:

— Затонувшее судно долго пролежало на небольшой глубине. Оно наскочило на подводную скалу, но не разбилось. Море распотрошило его уже во время зимнего муссона, когда здесь бывают сильные приливы. Тогда-то тюки и выбросило на берег. Когда море прозрачно и солнце в зените, под водой виднеются две трубы.

— А подводная лодка?

— Ее и след простыл. Как-то раз она вышла в море как обычно. Мы думали, что она скоро вернется, так как матросы не взяли с собой сухую рыбу, которую у нас купили, но железная штука исчезла… Немало лун минуло с тех пор…

— Сколько же времени прошло?

— Это случилось в год рождения моего младшего сына, того, что сидит рядом с тобой.

Я смотрю на мальчика десяти-двенадцати лет, который отличается от других детей светлой кожей и типом лица…

Узнаем ли мы когда-нибудь разгадку этой тайны? Кто ответит, чьи останки покоятся на пустынном острове — жертв или палачей? Перед смертью все равны, и у всякой борьбы человеческих страстей один и тот же итог: и победители, и побежденные в один прекрасный день обратятся в прах.

Возможно, и на сей раз случай раскроет мне то, что утаил араб… Но всему свое время: пора отправляться в путь.

Отдохнув несколько часов, мы без труда снимаемся с якоря. Дует попутный ветер, и силуэт большого острова быстро исчезает вдали.

Не буду описывать первые шесть дней однообразного плавания, когда Индийский океан измучил нас своей косой зыбью. Корабль почти не видно из-за водяных гор, достигающих верхушки мачты. Резкий ветер постепенно слабеет, словно муссон теряет силу по мере приближения к азиатскому берегу.

С тех пор как мы покинули острова Куриа-Муриа, небо все время пасмурно, и шквалы с ливнями налетают один за другим. Ветер стихает при их приближении, и в наступившей тишине слышится легкий плеск волн, сопровождаемый угрожающим шипением. Внезапно теплая пелена заволакивает море и небо.

Во время этих ливней огромные волны выскакивают из-под судна, а намокшие поникшие паруса хлопают о мачты, извергая на палубу потоки воды. Верхушки мачты дрожат в потемневшем небе, шум дождя заглушает скрип снастей и голоса людей, пытающихся докричаться друг до друга через палубу.

После яркого солнца, голубого моря и легкого бриза этот потоп наводит нас на мрачные мысли о светопреставлении. Обеспокоенные матросы хранят молчание. Во взглядах этих грубых людей сквозит суеверный ужас. Они судорожно ищут голубой просвет в серой стене дождя и, словно затравленные звери, сбиваются на корме вокруг компаса, который связывает их с миром. Таинственная стальная стрелка, каким-то чудом всегда обращенная в сторону северной звезды, еще вселяет в них надежду, но можно ли верить компасу? Не оказались ли они в заколдованном мире, таящем в себе коварство и обман?

Как и все моряки, они знают предания об адских вихрях, медленно затягивающих суда в царство злых духов, где они находят безвременную могилу… Горе неосторожным кораблям, забредающим в эти проклятые широты! Попав в роковое течение, они неминуемо движутся навстречу гибели…

Никто из матросов не верил всерьез в сказки, коими пугают новичков, но сейчас они убеждены в том, что это правда. Все угрюмо прислушиваются к ночным шорохам, в которых чудятся зловещие вопли и призывы утопленников.

Я пытаюсь отвлечь их от этих дум и ободрить своей уверенностью. Но Юсуф говорит мне, печально качая головой:

— Мы покинули землю неделю назад и до сих пор не встретили ни одного судна. Небо все больше хмурится, а волны становятся все выше… Мы держим курс не на Бомбей, а туда, куда нельзя идти…

Абди смотрит на море, на мутную воду с черным отливом, и белые пятна пены кажутся ему в темноте зловещими призраками.

— Это уже не море, — говорит он, — вода стала несоленой…

— Брось, Абди, не говори глупости и не пугай себя и других. Если тебе нужна соль, спустись в трюм, там ее полным-полно.

— Попробуй сам, и ты увидишь, что я не сошел с ума!

Я пробую воду, которую он зачерпывает своей рукой, на вкус и убеждаюсь, что она стала гораздо менее соленой.

Неужели я тоже поддался всеобщему внушению?

Чтобы прояснить эту загадку, я опускаю в воду пустую бутылку, закупоренную мягкой пробкой, и она продавливается внутрь под давлением воды. Вытащив полную бутылку, я убеждаюсь, что в ней нормальная соленая вода. Я даю попробовать ее другим, чтобы доказать, что мы по-прежнему находимся в море.

— Это значит, — объясняю я им, — что мы приближаемся к земле; из-за обильных дождей реки разлились, и речная вода, более легкая, чем соленая, разносится течениями на большие расстояния.

Мы измеряем глубину, она равняется шестидесяти метрам. Судя по карте, такая глубина говорит о том, что берег еще далеко. И все же остаток ночи мы не выпускаем лот из рук.

Появление дна, в которое упирается лот, разгоняет ночные кошмары и придает всем бодрости.