Ганс Якоб Гёбелер - Стальной корабль, железный экипаж. Воспоминания матроса немецкой подводной лодки U-505. 1941–1945

Поскольку наш отремонтированный прочный корпус оставался непроверенным, погружение происходило медленнее, чем обычно. До 40 метров мы погрузились без проблем. Затем, с каждым новым набранным метром глубины, мы смотрели и слушали в отсеках с возрастающей интенсивностью.

Достигнув глубины 50 метров, мы услышали громкий металлический треск, за которым последовали еще несколько подобных звуков меньшей интенсивности. Мы задержались на этой глубине на несколько минут, пытаясь найти источник звуков, но ничего не обнаружили. Было решено, что, так или иначе, мы должны найти источник этих звуков и установить, безвредны ли они или же представляют собой нечто серьезное. Мы продолжали наш спуск.

На глубине 60 метров мы услышали отчетливый шипящий звук, который становился все громче по мере нашего погружения. Потом раздался громкий мяукающий звук, возникающий снаружи по мере увеличения давления на прочный корпус. Мы оставались на этой глубине около часа, пытаясь обнаружить его источник. Ничего обнаружено не было.

Всплыв на поверхность, мы тщательно просмотрели всю верхнюю палубу и контейнеры с повышенным давлением, в которых хранились запасные торпеды, но ничего не обнаружили. Мы погрузились снова. На 60 метрах был услышан громкий удар, исходящий из района контрольного отсека правого борта. Пошептавшись между собой, старший механик и Чех решили прервать поход и вернуться на базу. U-523, которая должна была сопровождать нас в походе, была извещена о нашем решении. К полуночи мы уже вернулись в Skorff Bunker.

Инженеры фермы тоже не смогли найти никаких свидетельств утечек в нашем корпусе. Тем не менее они решили задержать нас в порту в течение недели, пока FuG Naxos, улучшенный вариант нашего Metox, будет установлен у нас на борту.

Было довольно тягостно наблюдать за медленной установкой Naxos, но куда больше нас раздражал скептицизм, которым были встречены наши рапорты о шумах при погружении – как будто мы их выдумали!

Но до чего же сладким было подтверждение инженеров верфи с докладом о том, что они в самом деле нашли источник саботажа – пустотелые швы во вновь отремонтированных участках прочного корпуса. Вместо надежно проваренного шва они нашли обрывок пакли (нечто вроде пропитанной маслом веревки, используемой для конопачения), которой были проложены стыки металлических листов. После этого пакля была закрыта тонким слоем припоя, чтобы скрыть следы саботажа. Соединение листов прочного корпуса подобным образом значительно ослабляло его, погружение на значительную глубину означало неизбежную гибель лодки и смерть экипажа. Последствия саботажа устранялись в течение двух недель. Каждый дюйм каждого сварного шва был проверен, прежде чем нам дали разрешение на новый выход в море.

Сразу после захода солнца 14 августа мы снова отдали швартовы и направились к выходу из гавани Лорьяна. На этот раз нашим охотничьим партнером должна была быть подводная лодка U-68.

Пройдя 200 метров после выхода из бухты, мы начали пробное погружение. Когда наша лодка успешно достигла глубины в 50 метров без всяких инцидентов, мы ощутили оптимизм относительно того, что все наши технические трудности остались позади. Наши надежды были разбиты, когда на глубине 60 метров раздался знакомый грохочущий звук, за которым последовало уже знакомое бульканье. Нижний клапан воздухозаборника начал вибрировать все сильнее, по мере того как булькающий звук становился все громче. Лицо Чеха приобрело цвет свеклы, затем стало призрачно-белым. Сжав губы в тонкую линию, он сделал знак старшему механику зайти в его каюту. Побыв там с командиром несколько минут, тот возвратился в центральный отсек управления с мрачным лицом, не сказав ни слова.

Чех тоже появился из своей каюты через пару минут и гневно отдал команду подниматься. Ему снова предстояло возвращение в порт. Каждый член экипажа испытывал чувство разочарования. Оказавшись на поверхности и осмотревшись, мы обнаружили, что воздухозаборный канал был раздавлен, став совершенно плоским, и к тому же порван. Почти одновременно мы получили радиограмму от U-68, извещавшую нас, что она тоже имеет серьезные технические трудности.

Когда мы получили сообщение от U-68, что она тоже испытывает механические дефекты, наш гнев достиг предельной интенсивности. Как можно ожидать от нас победы в этой войне, когда наше лучшее оружие страдает от намеренной и повсюду проникающей программы саботажа, осуществляемой кораблестроительными рабочими?

Мы повернули обратно к Лорьяну, двигаясь в надводном положении с целью достичь его как можно скорее. Как раз перед заходом солнца двухмоторный самолет спикировал на нас на очень малой высоте. Расчет двуствольной зенитки бросился заряжать орудие, собираясь открыть огонь, – память о Силлкоке еще была свежа у всех нас. К счастью, кто-то опознал германский двухмоторный самолет, так что огонь не был открыт.

К тому времени, когда мы вернулись в Лорьян этим вечером, настроение всего экипажа было одной сплошной яростью на саботажников. Совсем немного наших лодок исчезли бесследно без видимых причин, и причиной этого, скорее всего, был именно саботаж. Было довольно трудно сражаться с сильным и опытным врагом в открытом море; а теперь нам еще приходилось думать о врагах в нашем порту!

Некоторые авторы предполагают, что мы, моряки, верили в преследование нас духом Силлкока, или парусным судном Лёве, или даже не вовремя выброшенными цветами. И снова скажу, что все эти спекуляции не имеют под собой никакого основания. Верно, что моряки в массе своей народ суеверный, но в конце концов каждый из них вынужден быть реалистом – романтический мечтатель или суеверный дурак не смогли бы долго продержаться в море, особенно во время войны. Нет, мы отнюдь не заблуждались в причине различных поломок.

Другой лживый автор отметил в своем труде, что экипаж U-505 в этот период стал причиной насмешек и издевательств со стороны экипажей других подводных лодок. Это тоже высосанная из пальца выдумка. Почти каждая лодка флотилии испытала на себе последствия саботажа того или другого рода; и ни один человек не позволил себе обвинять нас в этих технических проблемах. Всегда существовала затаенная благодушием конкуренция между экипажами, но я никогда не слышал, чтобы кто-то ставил под вопрос нашу храбрость или высмеивал нас.

Во время нашего пребывания в порту, 16 августа, чтобы быть точным, лучший друг Чеха – его старпом – был переведен на другую подводную лодку, став ее командиром. Отношение Боде к нам, экипажу лодки, за последние недели несколько изменилось. Во время прощальной церемонии он даже сделал необычный шаг, пройдя вдоль строя нашего экипажа и отдавая честь каждому, которого он миновал. В своей прощальной речи он сказал: