Владислав Кузнецов - Линейный крейсер «Михаил Фрунзе»

Оператор крепко сжимает рукоятки, от которых идет сигнал на привод антенны РУСа. На деле – чуть заметно поворачивает, «ведет цель». Это видно: под экраном стрелочный указатель пробегает цифры курсового угла до цели. Левая половина циферблата красная – потому, когда цель по левому борту, и говорят: «красный». Правая половина зеленая…

Теперь – проверка. Ренгартен подносит к губам микрофон.

– «Кабан-один», что у вас на альтиметре?

В ответ – голос, с примесью помех: ветра и морской соли. Здесь, в информационном посту, воздух пахнет только лопастями вентиляторов.

– Восемьсот сорок.

Это в метрах. Самолет хоть и морской, но советский. Выходит, что в очередном разведывательном полете приходится ему, к примеру, пролететь пятьсот миль на норд-норд-ост, держась высоты в пять тысяч метров… Смешение двух систем ничему не мешает: на картах глубин, к примеру, тоже цифры в метрах – а ходят корабли, как и всегда, милями. И никакой путаницы!

– Хорошо, – говорит Ренгартен. – Пожалуй, увеличим дистанцию и сменим эшелон по высоте. Поиск прекратить!

Оператор отрывает кулаки от рукоятей, разминает пальцы: затекли.

– Никуда они от нас не уйдут, Федорович, – говорит ему Ренгартен.

Федорович – не фамилия, отчество. Это традиция, еще со старого флота. Матрос второй статьи должен бояться обращения по фамилии: если его называют официально, «товарищ Имярек», значит, впереди неприятности. До тех пор, пока не освоит специальность, его будут окликать по функции. «Эй, трюмный!» «Слушай, боцманская команда…» «Гальванер, я к вам обращаюсь!»

Потом появляется имя. «Комсомолькое обращение» подчеркивает: молод ты, братец, и на флоте – явление временное. Пришел по призыву, ушел, отслужив положенное… Невзрослеющая молодежь.

Старшины – дело другое. Это и есть те самые кадры, которые решают все. Даже если ходят пока в форменках краснофлотцев срочной службы. Отсюда и подчеркнуто возрастное, взрослое обращение. Какая разница, что Николаю Федоровичу Вереничу едва исполнился двадцать один год? Он – главный старшина бэче-четыре, оператор радиоуловителя самолетов, причем из лучших на флоте. Парень, что родился в полесском местечке на границе с Польшей – чего он ждал от службы? Вернуться домой уважаемым человеком, занять место при технике. Мечтал попасть в низы корабля, к турбинам, чтобы потом, на гражданке, пойти работать на одну из бесчисленных маленьких гидростанций, что разукрасили электрическим светом Белоруссию.

Не повезло, выпала связь. Впрочем, радио – тоже хорошо для мирной жизни, получше, чем пушки да торпеды. Так он думал тогда. Теперь – не понимает, какое еще может быть назначение у его васильковых, удивительно зорких глаз, кроме как высматривать сигналы от целей и навигационных помех на экране радиоуловителя. Теперь ему снова все ясно, сомнения позади, жизнь распланирована на годы вперед: сверхсрочная, а с ней – офицерский китель со старшинскими знаками различия, надбавки за выслугу, женитьба, перевод в персонал базы. Возможно, если хватит куража и сил на учебу – экзамены, и, при удаче, узенькие мичманские нашивки вдоль рукава.

Он не подозревает, что недавнее скупое сообщение трансляции об итальянском ультиматуме перечеркнуло все планы, жирно и накрест. Сам уверял товарищей:

– Если греки действительно – наши, Муссолини они пошлют.

Что это означает лично для него и для стоящего в Салониках линейного крейсера – не думал, у главстаршины все мысли заняты ремонтом и наладкой радиоуловителя.

Сейчас он с удовольствием следит, как бежит по циферблату секундная стрелка. Пять минут… За это время самолеты могут пролететь миль пятнадцать, и наверх забраться тысяч на пять. Ищи их! Но верный РУС найдет.

Недаром довелось провисеть не один час наверху, между небом и палубой, бок о бок с кап-три Ренгартеном. После шторма пришлось заново проводить фидеры и натягивать антенны, причем так, чтобы они не давали помех на последний уцелевший радиоуловитель. Трудно? Опасно? Зато на запястье старшины теперь красуются часы. Не купленные -дареные. Иван Иванович со своей руки снял… Гравировки пока нет, только обещана – после испытаний, когда начнут отпускать команду в порт. Мастеров в Салониках много, сделают быстро.

Идут минуты. «Сверчки» поменяли позиции. Как они себя ведут, оператору не говорят. Может, продолжат расходиться с набором высоты, может, спустятся пониже и изобразят атаку торпедоносцев… Это неважно.

Старшина Веренич их найдет!

Как только будет команда.

Иван Иванович Ренгартен отрывает льдистые глаза от хронометра. Не последние же часы он подарил оператору?

– Время. К поиску цели приступить!

Умелые руки вновь охватывают рукояти управления антенной. По экрану бегут помехи. Наверху, на фок-мачте, шарит по небу прямоугольная решетка антенны. Словно большой сачок для бабочек! Впрочем, чем не сачок? Правда, на самолеты.

– Где вы, где вы, где вы… – приговаривает главстаршина. Экран пуст, только «травянка» выпускает усики помех: следы стоящих в гавани кораблей, буев, портовых сооружений.

Медленное вращение антенны. Сжатые в кулаках рукояти. Капли пота на лбу.

– Где вы, где вы, где вы… Есть отметка!

Экран вспыхивает десятками зеленых огней и сразу гаснет – антенна прошла мимо.

Николай понял: это помеха, это не может быть сигнал от корабельного гидросамолета. Даже от двух сразу! Значит, помеха. Значит, вся работа псу под хвост, и снова, вместо того чтобы смотреть чужой город, придется копаться в потрохах РУСа, а то и лезть наверх, устранять причину помехи. Наверняка ветер сместил какую-то антенну, она и светит…

Веренич скрипит зубами от злости, и помеху ищет уже как личного врага. Нужно же увидеть, при каком положении антенны она выскакивает?

Экран снова залит пятнами отметок.

– Есть помеха, тащи кап-три. Держу! Держу ее, дрянь…

Дальше – загиб за загибом, шепотом, под нос да сквозь

зубы.

– Не выпускать! – цедит Ренгартен. Он склонился к экрану, считает вслух:

– Десять… нет, двенадцать… дистанция триста семьдесят… скорость сто девятосто…

Он оборачивается. У него за спиной уже вскочил с привычного места старший помощник.

– Началось, Михаил Николаевич, – говорит ему Ренгартен. – Гости пожаловали, незваные, да жданные. Сейчас мостик порадуем… На РУСе! Крейсерская скорость сто девяносто узлов у чего?

Оператор от волнения вспоминает полесский акцент. «Мокрай трапкай па бруху». Но доклад четок, пусть во рту и пересохло.

– «Хэмпден», «Чиконья», – называет Веренич наиболее подходящие самолеты. – У «Канта» и наших ТБ-8 трохи больше.

До него начинает доходить: то, что он видит на экране, – не помеха. Не может быть помехой: отметки четкие, значит, самолеты. И их много… Если это провокация, то побольше Хасана.