Владислав Кузнецов - Линейный крейсер «Михаил Фрунзе»

Ренгартен кивает. Поднимает к губам микрофон. Связь с мостиком.

– Товарищ капитан первого ранга… Замечена группа более двенадцати самолетов, подходят с юго-востока. Дистанция тридцать семь миль. Вероятно, бомбардировщики-торпедоносцы «Кант».

Если судить только по скорости, «Чиконья» и «Хэпден» подходят больше, но у англичан и десяти «Хэмпденов» во всем Восточном Средиземноморье не найдется. А «Чиконьи» шли бы с запада, от Албании, а не с моря.

В посту – мертвая тишина. Только шум приборов, только легкое потрескивание помех.

Голос командира.

– Михаил Николаевич, извольте объявить боевую тревогу. И до летунов наших довести не забудьте…

Это – обязанность старшего помощника. Косыгин откидывает целлюлоидную крышку, большой палец вжимает большую красную кнопку. По кораблю разносится злые переливы колоколов громкого боя. Перекрывая их, старпом орет:

– Это не учебная тревога! – слова неуставные, но нужные: ждали-то учебной. Никто не должен перепутать. – Корабль к отражению атаки с воздуха приготовить! Машине готовиться дать ход!

Наверху, на открытой бомбам и пулям палубе, трубач вскидывает к губам горн. Гремит под палочками тугая кожа барабанов.

Традиция.

Такая же, как часовой при знамени.

Такая же, как взлетающий на грот боевой вымпел.

По палубам – топот полутора тысяч ног. Краснофлотцы спешат на боевые посты. На носу грохот: выбирают якоря, цепь серебряной змеей втягивается в клюзы, сверкают струи из шлангов – боцманская команда моет цепи.

Наверху, на батарее универсальных орудий, вынимают из установщиков дистанции практические снаряды. Ставят боевые – по три на орудие. Пост управления зенитным огнем переслал данные – и установщики сами, без помощи расчетов, настраивают взрыватели. Четыре тысячи метров…

Внутри спешно задраивают все, что должно быть в бою задраено, и открывают все, что должно быть открыто.

Время сжимается. В вахтенном журнале строчки идут густо, открыт журнал боевых действий. Первая запись в этом году: обнаружение неопознанных самолетов. Время – 07.45.

Корабль готовится к бою – о котором, благодаря РУС, узнал заранее. У «Фрунзе» довольно много времени: целых двадцать минут…

Теологос орет в трубку, аж слюна брызжет:

– Поднимай все самолеты! Да, все. Да, приказ.

С силой опускает трубку на аппарат. Он поставил все на русскую карту. Если прибор, при помощи которого русские видят чужие самолеты заранее, после шторма показывает невесть что… Тогда совсем не новые истребители польского и французского производства зря потратят моторесурс, а новые двигатели к ним никто не пришлет. Польши больше нет, Францию греческое правительство только что обидело национализацией. Однако пятнадцать минут – только-только взлететь и набрать высоту. Поднять меньше машин, значит, первый удар примет меньше истребителей.

Вдоль улиц, нарастая, несется звук сирен. Несется в буквальном смысле: кричалки устроились в колясках мотоциклов. У водителей на головах наушники, чтоб совсем не оглохли от воплей своих «пассажиров». Такая в Салониках система оповещения о воздушных налетах…

По улицам торопятся полицейские патрули. Людей просят не выходить из домов, а лучше – спуститься в подвал. Бомбоубежищ в Салониках пока не приготовлено, Клио пытается сделать хоть что-нибудь.

Но – снова приходится снимать трубку. «Афины» – точней, человек, которому в ближайшие месяцы предстоит олицетворять Грецию. Товарищ премьер-министр, единственный кроме Клио гражданский в правительстве.

Сначала она даже не поняла, о чем речь. Бодро начала:

– Разумеется, все, что касается мобилизации трудовых ресурсов для нужд обороны… Да, в земляных работах у меня тоже есть некоторый опыт, хотя и очень специфический… Что?

Она замолчала. Слушает, не смея вставить слова, а на Клио это очень, очень непохоже. Только под конец взмолилась:

– Товарищ премьер, не кладите трубку! Я же не смогу! Я ничего не смыслю в производстве вооружений.

Тут она узнала, что морские офицеры, из которых состоит правительство, смыслят еще меньше. Привыкли, что топливо, боезапас и провиант надлежит принимать в порту, а откуда все это берется – не их дело! А еще то, что глава правительства в нее, Клио, верит. Ну, она хотя бы знает множество нужных людей: как из профсоюзной верхушки, так и в промышленных кругах. Афины – это больше половины греческой промышленности, а посредница на переговорах забастовщиков и хозяев предприятий неизбежно вынуждена сохранять добрые отношения с обеими сторонами. И что она единственный достаточно компетентный человек, которому правительство может доверять.

Клио хмыкнула. Она слишком давно стала чиновницей и слишком недавно вновь заделалась коммунисткой.

– Тогда, товарищ премьер, я вынуждена просить вас отдать письменный приказ, ибо я не могу поручиться, что справлюсь с поставленной задачей. Я не волшебница!

Договорила – и поняла, что сморозила глупость. Истории плевать на бумажки. Если они не справятся, Греция не простит, и неважно, прикрыла ли одна хитрая девочка спину правильно оформленным документом.

Ответ прост: приказ о назначении будет завтра. Спокойно работайте, товарищ министр вооружений и трудовых ресурсов. Родина ждет от вас чудес…

Помполит – единственный человек на корабле, у которого нет строго определенного места по боевому расписанию. Вестовые, повара и типографские наборщики, швецы и пекари – все расписаны по аварийным партиям, или должны подносить снаряды к зенитным орудиям, или выносить раненых, или дежурить в погребах, у кранов затопления. Каждый важен, многие могут спасти корабль – или не спасти, или спасти ценой собственной жизни. Один помполит может свободно разгуливать по сражающемуся кораблю. Или спать. Или дрожать от страха под койкой… чего Яннису Патрилосу больше всего и хочется.

Еще ничего не началось, а под ложечкой противно сосет, во рту сушь – сплюнуть нечем… А надо – говорить. Проходить мимо готовых к бою людей, шутить, подбадривать. Действительно нужно: чем лучше они будут сражаться, тем больше у Ивана Павловича шансов выжить. Потому он здесь – на трехдюймовой зенитной батарее, что пристроилась позади второй трубы, по бокам от кормовой надстройки.