Владимир Коркош - Жизнь и смерть в тропических и ледяных морях

Меня преследовал запах дыма. Я проклинал испанцев, перехвативших у индейцев Америки эту пагубную привычку и экспортировавших это зелье из Америки в Европу. Когда я проходил мимо каюты капитана, откуда чуть доносился запах дыма, у меня кружилась голова.

Как я жалел, что так неэкономно курил и выбрасывал за борт окурки. Мне было стыдно, но когда я ходил на палубе, то помимо воли высматривал затерявшийся где-нибудь окурок. Как я выдержал первую неделю, не знаю. Это могут понять только те, кто тоже бросал курить. Трудно и мучительно. В артелке не было даже сосательных конфет, чтобы как-то убить это проклятое желание.

Вторая и третья неделя прошли также очень тяжело. Далее я стал уже понемногу есть и скоро я почувствовал, что снова хочу… ну, хочу обнять свою жену. Курить по-прежнему хотелось, но перетерпеть уже было можно.

Но тут случилось такое…

Команда в буквальном смысле озверела без курева. Все со злобой посматривали на капитана, так как уже знали, что остатки сигарет выбрал он. Поэтому капитан курил у себя в каюте, закрывшись на замок. Появись он перед командой с сигаретой, навлек бы на себя большие неприятности. Матросы послали к капитану парламентариев просить, чтобы мы подошли к какому- ни будь японскому или южнокорейскому судну, работающих в автономном плавании недалеко от нас на лове тунца. Мы часто видели, как они выбирают свои тунцеловные порядки.

Подходить в те времена к иностранному судну, а тем более что-то брать или передавать на него категорически запрещалось. Капитан и вахтенный штурман сразу же лишались визы, а порою и должности. А еще раньше, как нам рассказывали старожилы, они могли отправиться под конвоем в места, не столь отдаленные от Камчатки.

Парламентеры во главе с боцманом предъявили капитану ультиматум: или мы идем к «японцу» и берем сигареты в обмен на сгущенное молоко (именно наше отечественное, очень ценилось у иностранных моряков), или команда прекращает работать, а дальше посмотрим…, и они грозно посмотрели на капитана. Короче назревал бунт.

Я пытался успокоить капитана, рассказывал, что в истории морских экспедиций, несмотря на большое количество бунтов, в том числе и у Магеллана, только один увенчался успехом, на английском бриге «Баунти». И даже в этом случае капитан остался жив. Правда, ему пришлось с частью команды испытать множество горестей и проплыть тысячи миль на обыкновенной шлюпке, пока он не достиг гостеприимной земли и, в конце концов, прибыл на родину, в Англию. Причем он успел даже отправить на виселицу часть бунтовщиков. Мой капитан грустно посмотрел на меня и отвернулся, а парламентариям ответил категорическим отказом.

На следующий день команда не вышла на работу. Тут уже забеспокоился не только капитан, но и я. У меня срывалась океанологическая съемка, которую нельзя прерывать. Она должна быть непрерывной, и только в этом случае полученные данные можно будет использовать для научного анализа. Я предупредил капитана, что в случае срыва научно-исследовательских работ, экипаж лишится премии.

— Вот ты пойди и объясни это матросам, — ехидно ответил он мне.

— Нет — говорю я, — к команде я не пойду. Им надо сейчас только сигареты и на любое другое предложение они ответят отказом. И я предлагаю подойти к этому «японцу», который у нас на горизонте ловит рыбу, и взять у него сигареты, то есть обменять на наши продукты.

Я не могу пойти на должностное преступление, — отвечает капитан. — У меня есть инструкции, которые я не могу нарушить. В противном случае мне визу закроют — раз…, должности лишусь — два… Дальше он не стал продолжать и отвернулся.

Я снова прервал затянувшееся молчание.

— А откуда они узнают о встрече с «японцем»? На судне все понимают тяжелую ситуацию и будут молчать.

Капитан с удивлением посмотрел на меня.

— Да ты что с луны свалился? Через час после прихода судна с рейса, там…и он посмотрел на потолок, — будут знать все.

— Снимаемся и идем в район промысла. Плевать я хотел на премию.

Предложенный капитаном приказ не входил в мои планы, так как съемка в этом случае срывалась, и все наши работы, наши мучения, бессонные ночи, как говорится, коту под хвост. И в эту минуту меня осенила великолепная мысль.

— Стоп, — прерываю я капитана. — У меня есть предложение, от которого тебе будет трудно отказаться, так как ты совершенно не пострадаешь.

Капитан с подозрением посмотрел на меня.

— Знаю я твои идеи, и слышать ничего не хочу. Идем в район промысла.

— Нет, ты выслушай меня, — отвечаю я ему. Если ты не сможешь отойти, когда «японец» сам подойдет к нам, то ты будешь отвечать?

Капитан задумался.

— Ну, если он подойдет, а мы по каким-либо причинам не можем отойти, то, наверное, — он вздохнул и решился.

— Ладно, как только он подойдет, позовите меня, и, добавил капитан, — не мы к нему, а он к нам.

Мы пошли готовить представление. Я собрал научную группу, матросов и объяснил всем их задачи. Подождали, когда японское рыболовное судно кончит выборку яруса и только после этого подошли к ним поближе, стали в дрейф и выпустили за борт серию батометров для сбора проб с водой с различных глубин океана. Японские рыбаки с удивлением воззрились на нас, так как обычно советские суда обходили их стороной.

Наши матросы вышли на палубу. В руках они держали пустые блоки из-под сигарет и банки со сгущенным молоком. Они во всю глотку начали кричать на смешанном англо-русском жаргоне, из которого можно было разобрать только одно слово, понятное морякам всего мира — «ченч», то есть обмен.

Японским морякам стало все понятно. Они бросились по каютам и скоро появились на палубе с блоками сигарет. Капитан японского судна ловко пришвартовался, благо был штиль, к нашему борту. С противоположной стороны нашего судна борта висел трос с выпущенной серией батометра. Наш капитан появился в рубке, стал кричать, чтобы мы отошли, грозить кулаком и прочее.

Но как мы могли отойти, когда за бортом висят батометры? Мы начали вирать, то есть поднимать их обратно. А в это время с японского судна летели на нашу палубу блоки сигарет, а в их сторону банки со сгущенным молоком. Капитан нашего судна пытался «запретить» менять молоко на сигареты, потом махнул рукой и стал ждать, когда мы подымем трос с батометрами, чтобы быстрее отойти. На палубе уже лежала груда блоков сигарет.

Молоко закончилось, но к нам летела всякая всячина — баночное пиво, эротические журналы, открытки и прочее. Научные сотрудники медленно вытаскивали трос с батометрами из воды. Капитан японского судна вышел из рубки и передал нашему, который закрылся в каюте, бутылку виски, кажется «Белая лошадь».

Я пошел к нему, чтобы отдать подарок. Он начал отказываться, но не выдержал и все-таки взял. Потом порылся в рундуке, достал бутылку водки, причем «Столичной» и говорит: