Свирид Литвин - Необыкновенный рейс «Юга»

Без крика изумления, молча стояли мы, пораженные произошедшим событием. Тут только что была макака, а вдруг её не стало. Пять минут тому назад было очень весело, а потом стало вдруг неприятно грустно.

— Ну вот… Я же говорил, что так будет, — сказал, наконец, кочегар Бородин, и эти слова его как бы вывели всех из оцепенения. Все вдруг разом заговорили и начали жалеть бедную макаку. Те, у кого так же, как и у Кривко, были макаки, озабоченно пошли проверять привязи.

На третий день нашего хотя и ненормального, но продолжающего быть благополучным плавания по всему судну из уст в уста начала передаваться вдруг новость о том, что с судна исчез якобы пассажир индус.

Эта новость была настолько нелепой, что ей никто сперва не хотел верить. Чего ради и каким образом ни с сего ни с того исчезать было трезвому и спокойному индусу с судна? Если бы оно стало у берега в порту, то исчезновение пассажира с судна было бы понятным: пассажир мог бы незаметно сойти на берег, и все было бы ясно. Но судно было ведь не у берега, а в открытом океане. Куда же мог здесь исчезнуть индус? Первым открыл исчезновение индуса дневальный машинистов — Казимир. Индус, как каютный пассажир третьего класса, столовался вместе с машинистами, у которых был отдельный от команды стол. Не видя индуса за столом во время завтрака, Казимир отправился в каюту к индусу, но в незапертой каюте индуса не оказалось.

Не оказалось его в каюте и через час, и в одиннадцать часов, когда Казимир пошел звать его к обеду.

Усматривая в отсутствии индуса что-то неладное, Казимир начал спрашивать о нем всех встречных на палубе, в коридорах и кубриках, но никто не мог припомнить, видел ли он в этот день индуса или нет.

Предположив, наконец, что индус, может быть, неожиданно заболел и лежит в лазарете, Казимир отправился туда, но и в лазарете индуса тоже не оказалось. Кое с кем посоветовавшись, Казимир доложил об исчезновении индуса старшему помощнику капитана. Выслушав Казимира и заглянув к индусу в каюту, старший помощник тщательно пересмотрел с боцманом и подшкипером все пустующие на судне помещения, но ни в одном из них индуса не оказалось. Окончив обыск по судну, старший помощник в присутствии боцмана, подшкипера и Казимира тщательно осмотрел все вещи индуса, но они как будто были не тронуты. На стенке каюты в туфельке висели хорошие швейцарские часы, в одном из ящиков столика в портмоне лежали в свертках золотом и в бумажках 120 фунтов стерлингов. Даже намека на грабеж и на возможное в связи с грабежом убийство индуса не было.

Старший помощник запер каюту индуса и, велев боцману собрать на шканцы всю команду и судовую администрацию, сам пошел доложить обо всем случившемся капитану.

Когда команда и судовые чины, за исключением вахтенных, были в полном сборе, в сопровождении старшего помощника на шканцы пришел сам капитан. Поздоровавшись с командою, он начал расспрашивать о том, кто видел в последний раз индуса, кто с ним больше всех вел знакомство и кто заметил, какие у него были наклонности. Больше всех вел знакомство с индусом кочегар Лярош, но Лярош ничего интересного не мог сообщить об индусе. Он почти каждый вечер после ужина играл час или полтора с индусом в шахматы, но пространных разговоров с ним не заводил.

И Лярош и машинисты, лучше других знающие индуса, утверждали, что он был спокойным, вежливым, выдержанным и всегда ко всем приветливым. В кубриках команды был всего два раза, но к лакеям, которые помещались в одном с ним коридоре, он, когда Лярош шел в восемь часов на вахту, заходил иногда поиграть в домино или шашки.

В последний вечер Лярош, которому помешали отдохнуть дневные тревоги, у индуса не был. Сам индус у лакеев тоже в тот вечер не был. Расспросив ещё кое о чем, капитан велел команде разойтись, а старший помощник, позвав к себе в каюту Ляроша, Казимира и боцмана, стал составлять акт о таинственном исчезновении пассажира.

Неожиданное и подозрительное исчезновение индуса вызвало на судне, как и следовало ожидать, всевозможные толки и предположения. Все они были нелепы, но нужно же людям для объяснения произошедшего что-нибудь предположить. Одни говорили, что индус, желая покончить жизнь самоубийством, выбросился ночью за борт. Другие, высмеивая такое, как им казалось, нелепое предположение, выдумывали свое, еще более нелепое, о том, что любивший постоять вечером на баке индус мог, наклонившись через релинг, свалиться в море неожиданно даже для себя. Третьи утверждали, что индус мог сойти неожиданно с ума и выброситься за борт, сам этого не осознавая. Четвертые робко пробовали предположить, что индус был, может быть, немецким шпионом, думал взорвать в море наше судно, а так как это не удалось, то он…

Версию же об убийстве индуса, благодаря тому, вероятно, что все вещи и ценности его были целы, не выдвигал никто.

Разговорам об исчезновении индуса не было конца. Это событие десятки раз на разные лады обсуждали, делали изменения, вносили поправки и вновь жадно смаковали и обсуждали. Ни один человек о самом индусе не пожалел. Наоборот: почти все были нескрываемо довольны тем, что это происшествие внесло волнующее разнообразие в жизнь судна.

Насытившись разговорами об исчезновении индуса, все вдруг по чьей-то мысли начали опять говорить о том, что индус может даже еще объявиться. Эта мысль вызвала новые предположения, и все почти весело стали нетерпеливо ждать и надеяться, что индус в самом деле появится и расскажет о своем исчезновении нечто такое, чего даже ничья фантазия представить себе не может.

В загробную жизнь никто из команды не верил и все же ночью кое-кому, кто проходил по коридору мимо комнаты индуса, казалось в темноте, что за ним бесшумно следует индус.

Ночью на судне люди вертятся на палубе меньше, чем днем. Через каждые четыре часа идут на вахты, идут с вахт и ходят по разным служебным и неслужебным надобностям. К этим шатающимся людям никогда раньше никто не присматривался. Но после разговоров о том, что индус, может быть, появится опять на судне, все, даже не веря в эту возможность, стали вдруг подозрительно всматриваться в каждую людскую фигуру, одиноко двигающуюся в темноте по палубе или по коридору.

На следующий день во время завтрака третьей вахты, когда разговор опять завертелся вокруг темы об исчезновении индуса, долго молчавший эстонец Олаф на ломаном русском языке серьезно заявил вдруг:

— Нет, я хорошо знаю, что индус утонул и никогда мы его уже не увидим.

— Откуда ты знаешь? — спросил кто-то. — Во сне видел, что ли?

— Не во сне, а знаю. Хорошо знаю, что утонул, и знаю даже, от чего, и это очень просто, — упорно твердил Олаф.

— Ни черта ты не знаешь, — недовольно буркнул опять кто-то. — Пятьдесят душ до сих пор ничего не придумали, а вот он… С твоей головой…