Михаил Божаткин - Взрыв в бухте Тихой

Они рассчитывали сесть на попутную машину, но в такой ранний час дорога была пустынной.

Солнце уже взошло, лучи его заискрились на вершинах гор, но внизу, словно запутавшись в ветвях деревьев, висит синий сумрак, скрывая дали. Извилистая лента шоссе то вырывается на самый берег и карабкается по скалистому обрыву, под которым шумит все еще неуспокоившееся море, то снова уходит в горы, петляя в темных ущельях. Идти легко. Блестящий гудрон поскрипывает под подошвами ботинок; деревья, сбегая с гор, теснятся около самой дороги; промытый дождем воздух пьяняще свеж.

Дорога круто поворачивала в горы, обходя скалистый мыс.

— Пойдемте прямо, здесь ближе, — предложил Бондарук и сошел с дороги на тропинку, змейкой убегающую вверх. Матрос последовал за ним.

Через полчаса они взошли на вершину мыса. Со вздыбленной над морем скалы открывался широкий простор: слева, уступами уходя вдаль и постепенно расплываясь в легком тумане, высятся горы; справа, огромным языком вдаваясь в берег, лежит бухта. В глубине ее, затушеванный сизой дымкой, темнеет город; а впереди, изборожденное волнами, раскинулось море.

Старший техник-лейтенант подошел к самому обрыву, снял фуражку и остановился.

— Хорошо! — сказал он, проводя по волосам правой рукой, на которой виднелись широкие синеватые шрамы — следы ранения. — Давно у моря служу, а никак не могу привыкнуть к нему, как увижу — дух захватывает. Хорошо! — повторил Бондарук и сел на замшелый камень.

Кузьмин опустился рядом. Он тоже, не отрываясь, смотрел, как волны торопливо бегут к берегу и внизу, под обрывом, бьются в синеватые глыбы гранита, обдавая камни брызгами и пеной.

Кузьмин, работавший до призыва во флот в одном из приволжских городов, служит всего второй год, но уже успел полюбить море той любовью, которая остается на всю жизнь. Полюбил он и свою специальность минера. Правда, сначала, придя служить на тральщики, он робел. Все время ему казалось, что мина вот-вот взорвется под кораблем… Но, видя, как эти большие черные шары, срезанные тралом, всплывают за кормой, как на легкой шлюпке к мине подходят его товарищи, привязывают подрывной патрон и затем черный дым взрыва вздымается к небу, он тоже стал спокойно относиться к своей опасной службе и полюбил ее.

Большую роль в этом сыграл старшина Ракитин, сейчас уже ушедший в запас. Кузьмин вспомнил, как он впервые пошел на «тузике» к мине. Руки невольно дрожали, когда он надевал на рогатый шар подрывной патрон, поджигал бикфордов шнур.

— Из тебя моряк выйдет, — сказал старшина, когда мощная волна взрыва подбросила шлюпку и в вышине пропели осколки. Это была его лучшая похвала…

А потом уже каждый такой случай Кузьмин считал обыденным делом. Вот шлюпка подходит к мине, на рожки ее подвешивается подрывной патрон с длинным концом бикфордова шнура, к нему привязывается клочок пакли, она вспыхивает от спички, или пороховая мякоть шнура просто поджигается огоньком папиросы. Только иногда мелькала мысль: «Посмотрела бы на меня мама…».

Сейчас Кузьмину тоже вспомнились родной город, Волга, завод, на котором работал, наказ на комсомольском собрании перед отъездом во флот и прощальный вечер дома. Тогда товарищи ему откровенно завидовали, девушки желали быстрейшего возвращения, а мать, глотая слезы, все повторяла: «Вот ты уже и вырос, в армию идешь…» — «Обожди, мать, не плачь, — подошел к ней Колин учитель, старый мастер Иван Семенович, сам когда-то служивший во флоте. — Не плачь, — продолжал он, горделиво расправив усы, — не куда-нибудь идет, а во флот! Это понимать надо!.. А ты, Коля, смотри, не подкачай там, помни, что ты рабочий да еще и волжанин!..»

«Обязательно напишу ему, как я здесь служу», — подумал Кузьмин, продолжая неотрывно смотреть на море.

Впереди, среди волн, мелькнуло что-то черное, круглое.

«Бочку где-то смыло», — подумал Кузьмин.

Темный предмет еще раз показался на гребне волны, и на нем блеснули рожки, похожие на широко расставленные пальцы.

«Мина! Ведь это мина!»

— Товарищ старший лейтенант! Смотрите, плавающая мина!

— Где?

— Да вот, вот! У входа в бухту!

— Вижу! Как раз на фарватере!.. — воскликнул Бондарук. — Положение, нужно сказать: до города — более двадцати километров; здесь сидеть — сигнал подать нечем. В порту кораблей много, от шторма отстаивались… Заметить мину нетрудно, но всякое может быть. С минами шутки плохи, — словно думая вслух, говорил Бондарук.

— А что, если ее расстрелять? — предложил Кузьмин.

— Попробую…

Бондарук взял карабин, удобнее прилег над обрывом, нашел надежный упор и, старательно прицеливаясь, выстрелил. Всплеска не было видно. Расстреляв всю обойму, он встал на колени.

— Разве попадешь! Тут больше мили… Эх, если бы шлюпка была… — сказал он, не отрывая взгляда от ныряющего в волнах шара.

— Товарищ старший лейтенант, — вдруг повернулся к нему Кузьмин. — Разрешите… — срывающимся голосом попросил он. — Разрешите, я поплыву, подорву ее!..

Бондарук несколько удивленно посмотрел на матроса: Кузьмин в учебный кабинет прибыл недавно, всего около двух месяцев назад, а до этого служил на тральщике. И хотя он был хорошим специалистом, исполнительным матросом, но делал все с шуточками, прибауточками, и Бондарук, человек совершенно иного склада, не считал его способным на что-либо серьезное.

— Поплывете? — невольно переспросил старший техник-лейтенант. — Ведь надо плыть с патроном, а шнур поджечь там. Пакля наверняка намокнет, придется поджигать от папиросы…

— Патрон можно к спасательному жилету привязать, а спички и папиросу завернуть и заклеить…

Бондарук задумался… «В порту много кораблей… Уничтожить мину необходимо, но как? Надо плыть… Послать Кузьмина? Доплывет ли он?»

— Нет, я поплыву сам!.. — сказал он.

— Товарищ старший лейтенант, я же волжанин, я в любой ветер Волгу переплывал, — волнуясь, упрашивал Кузьмин, и глаза его, еще больше потемневшие от внутреннего волнения, блестели. — Ведь у вас рука… — напомнил он.

Бондарук внимательно посмотрел на матроса.

— Хорошо, плывите, — твердо проговорил он. — Идемте!

Они спустились с обрыва к воде. Там тщательно прикрепили к подрывному патрону бикфордов шнур, затем плотно завернули в парафинированную бумагу спички и папиросу, заклеив пакет изоляционной лентой.

— Плывите спокойнее, без рывков, — напутствовал Бондарук, надувая жилет и привязывая к нему подрывной патрон. — Как подожжете шнур — сразу обратно. Он около часу гореть будет. Смотрите, чтобы не оглушило. Ну, все готово?

— Все, — ответил Кузьмин. Однако, глядя, как пенистые волны темными громадами мчатся к берегу, как они вырастают все выше и выше, закручиваются белыми гребнями и, подломившись у основания, обрушиваются на прибрежные скалы, он оробел.