Владимир Коваленко - Боевые паруса. На абордаж!

Школяр наверху прокашлялся. Принял, насколько мог, горделивую позу, облокотившись об эфес шпаги дона Альваро.

Школяр сверяется с листком бумаги, что не мешает худой физиономии сохранять свечение возвышенного патриотического чувства. Вдруг он погас. Слог стал обычным. Как будто не стихи читает, а с приятелем беседует.

Толпа, недавно буйная, безмолвствует. Но вот чья-то изящная ручка отцепляет с мантильи розу, и та летит под ноги героям фландрской армии.

– Viva Espana!

Севильцам большего и не надо. Пришедшие проклинать начинают благословлять. А солдаты… солдаты недоверчиво молчат. Они ведь ждали именно той, первой, встречи. У многих в котомках «Гусман ди Альфараче», а то и «Пройдоха Паблос». Или иные книги, в которых печаль по тяжелой солдатской доле и жалобы на неблагодарность отечества, характерные уже для Сервантеса, сменяются черной безнадежностью Кеведо. И вот люди, ждавшие злобы и плевков, не понимают, что делать с рукоплесканием и розами, устилающими путь.

Впрочем, если солдат в замешательстве, как поступить, ему подскажет голос офицера, чудом пережившего бойню, в которой французские застрельщики прицельно били по командирским плюмажам.

– Смирно! Знамена расчехлить! Барабанщики, вперед! К торжественному маршу…

И стало неважно, что пишут французские газеты. В город парадом входят победители. Идут так, как не ходили перед инфантой-правительницей и самим королем: в гнилых повязках и засохшей крови, которые несут как регалии. Даже – стигмы святых!

Отстающие подошвы, босые ноги – чеканят шаг. А в толпе – начинают узнавать.

– А вон Яго… Привет, свояк!

– Вот тот! Его я знал, как Пройдоху, пока он не предпочел вербовщика порке.

– Что ж, прошел он, и верно, немало.

– А как пики-то держат!

– И верно, ушли с оружием.

– А коли так, то не допустили француза и до карманов. Да завтра они, верно, будут разодеты как гранды!

Хорхе доволен. Здесь все наладилось. Но порт… А потому он бросает в сторону:

– Как пройдут, оцепление снять – и бегом в порт. Чую, там весело…

Верно чует! Потом, в тиши кабинета с обитыми войлоком стенами и дверьми, граф Барахас скажет:

– Сдается мне, кое-кто здорово нас выручил. Как ты собираешься этого кое-кого наградить?

– Никак. Сам понимаешь, почему.

– Да. Вообще-то, жаль, что горожане столь впечатлительны. В следующий раз сонет может написать вражеский агент… Не улыбайся. Французов в городе едва не больше, чем испанцев, и все недурно болтают по-нашему. Что же до награды…

Граф, покряхтывая, встанет из-за стола. Но снять со стены меч толедской работы лакею не доверит.

– Вот. Хватит ему с учебным «ломиком» ходить. Достоин. Особенно после того, как обеспечил работу причалов едва не в одиночку. И не говорите, что идея привлечь солдат и матросов с океанских судов в патрули против их старых недоброжелателей с галер очевидна. Результатом очевидности была бы грандиозная драка. А у него вышло спокойствие. Потому…

Барахас хитро прищурился.

– Велю на лезвии выгравировать…

«Как шпагой, ты разишь пером.

Как перышком, владей сей шпагой».

Как видите, я тоже в курсе, что происходит в Академии. И что пишут о предмете неразделенной любви некоторые дамы.

– Стой!

Патруль гонится за очередным воришкой. Много чести, но делать нечего. Людей под рукой попросту нет.

Мановение изящного пальчика. Неразжимаемый хват крепкой руки – и беглец с визгом летит обратно – навстречу объятиям сеньориты веревки. А что, кандалы с собой таскать?

Этот крепыш вчера опять нес за альгвазилом Эррерой корзину со снедью. Вот как зевает заразительно. Ну и какая женщина может шастать по порту в обществе привратника обители порока? Алое платье… Непотребная девка. Правда, дорогая. И знакомая. Ну да, в заведении чтут итальянские традиции. Не хватает только двурогой прически – и выйдет венецианская куртизанка. Ну, еще венецианским блудницам запрещены высокие чапины. А на этой надеты, только низенькие. И мантилья на месте. Зато вырез на груди… Довольно и того, что он есть. В Испании приличные женщины так не одеваются. Впрочем, при необходимости его можно закрыть воротником. Надеть круглый, но не жесткий, крахмальный, а мягкий.

– Спасибо. Мария, а что ты делаешь в порту? Глядишь, наряд перепачкаешь.

– Ну, портшез мне не по чину. А вообще – навещала королевские галеры. Мальчики завтра выходят в Кадис. В общем, тебе повезло, обычно я принимаю кавалеров только в заведении. Но хозяина уговорили. Когда это делают Фердинанд с Изабеллой, кто устоит?

– Реалы старой чеканки? – В голосе Диего сквозит искреннее удивление. – Я думал, их и не осталось уже.

– Ну, вот у сеньоров офицеров случились…

Не из жалованья, это точно. Король старой монетой не заплатит: не выгодно ему. От него что старые, что новые реалы примут одинаково, а монетный двор один реал Изабеллы, неистертый и необрезанный, превратит в два новеньких портрета самого Филиппа.

Пленник между тем недоволен. Разразился грязной тирадой. Что интересно, клянет не перетянувших руки стражников, но грязных городских потаскух. И где увидал больше одной? Которая в ответ лишь хохочет.

– Я-то шлюха! Но ты ведь тоже землю больше не пашешь? И разницы между нами, что меж двух смертных грехов. Сеньор алькальд, – взмах веера, – какой смертный грех хуже – воровство или прелюбодеяние?

Диего поднял глаза к небу. Требовалось сообразить. С одной стороны, священное право сдал, не ответить – позор. С другой – поди измысли утверждение на столь скользкую тему, чтобы к нему не имела претензий инквизиция.

– В римские времена за первый грех и того, и другого рода полагалась одинаково порка, – сообщил наконец, – но теперь у короля нужда в гребцах и солдатах. У воров есть некоторый выбор…

Совершенно неофициальный. И совершенно добровольный.

– Может, ну его, вербовщика? А этого мужлана сразу на галеры! Ненавижу деревенщину!

Диего поймал просительный взгляд стражника.

– Нет уж, моим людям нужны мараведи. Вербовщик платит за каждую голову, забирая деньги из первого жалованья каждого негодяя, который предпочтет королевские знамена кутузке. Так что – на выбор. Галеры или окопы. Ну?