Владимир Коваленко - Боевые паруса. На абордаж!

– Чтоб ты сдох!

– Значит, галеры. Солдатчина звучит: «Благослови вас Бог, милостивый сеньор»…

Хочешь не хочешь, а один конвоир – мало. Вот и осталось ото всей дневной стражи две головы. И что тут наработаешь? Пора шагать на место сбора. Как раз посреди квартала. Да, в кабаке. И дешевом. Таков закон города – чем ближе к порту, тем ниже цены. Что только хорошо, кормят-то пусть и просто, да вкусно. Да и поят. Налить по бесплатному стаканчику стражу-другому в обмен на репутацию самого надежного и спокойного местечка в порту – невысокая плата, тем более что вне городских стен не приходится платить два реала подати с бутылки, цена которой реал. Иные предместья этим живут – да и порт не брезгует. Хозяин налил бы и больше, но знает – сеньор алькальд ругаться не будет. Просто перенесет «временное присутствие» в другое заведение. За ним переместится и публика – приличная, но не богатая. Те, кто желает гульнуть весело, но мирно – и за половину цены, кого не смущает зоркое око подручных уличного судьи. Алькальд, кстати, уже возгласил извечное «как обычно», ждет фасоль и огромных лангустов. Речных, конечно. Пока рассматривает густую золотистую жидкость в бокале. Тоже интересная вещь. Тонкая венецианская работа не для портовой публики. А дешевое голландское стекло местные питухи за два десятка лет войны успели порядком расколотить. Сама же Андалусия славится не стеклом, но керамикой.

И все-таки пара высоких фламандских бокалов уцелела – и подается знатокам, склонным ценить в вине не столько дурман, сколько игру, запах и букет. Или людям, уважаемым более обычного.

Например, алькальду. Его спутнику пришлось довольствоваться обычной кружкой, сделанной в соседнем предместье, Триане. В ней и мочит усы. Басит:

– На деле – они одинаковы.

– Кружка и бокал? По сути, да. Но бокал позволяет извлечь из того же вина больше радости.

– Я не о кружках, о людях. О девке и пройдохе. Каждый видит в другом свою беду. Оттого и злость. – Сообщил стражник и, сделав пару глотков, возгласил: – Ваше здоровье, дон Диего!

– И тебе не болеть, – судья скорей понюхал вино, чем пригубил. Молчит, но это значит – слушает.

– Я ведь сам из деревни. Знаете, что там делается? Я встречаю знакомых, больше на рынке. Моих-то пока не прижало, они, в конце концов, Севилью кормят…

– А остальные?

– Тех, что от города подальше, сеньоры попросту выживают с земли. Не мытьем, так катаньем. То есть и правда – устраивают что-то вроде таможни и запрещают крестьянам ходить по господским землям. А кто границы владений нарушает да попадается, тех уже и кат с кнутом дожидается. Приходится подаваться в город. А что сделает одинокий человек без ремесла?

– А в слуги? – чем дольше разговор, тем больше интереса проявляет молодой человек.

– Дон алькальд давно нанимал слуг?

– Собственно, никогда.

– Ну, скорее всего, сеньор бы брал человека с рекомендацией, верно? Но если б ноги принесли вас на площадь, где стоит ожидающая найма прислуга, вы б увидели там толпу голодных, готовых работать за харчи. Но и это скромное предложение редко кого устраивает без рекомендации. А откуда у деревенских рекомендация?

– Иные из моих знакомых говорят, что с удовольствием избавились бы от лишних слуг, – пробормотал Диего задумчиво, – да не хотят выбрасывать на улицу хороших людей.

– И они правы! Теперь увольнение – это приговор. Малость отложенный. Впрочем, с рекомендацией у слуги есть надежда. Без…

Он поднял плечи, словно пытаясь спрятать в них голову. Почти получилось.

– Одна надежда – король…

– Король ничего не сделает. Ну, разве поменяет министра. И велит новому делать все то же, что и прежний. Потому как иного способа загнать крестьян в армию не придумать. Сразу про вольности вспомнят. Так что один у них выход – королевская служба.

– Вот черт! Теперь понимаю каталонцев.

– Ты этого не говорил. А я – не слышал. Пойми, любой чужой король будет только хуже. Потому что Филипп – свой. Ему на такие дела через совесть шагать приходится. А кто вы французу и португальцу? Чужаки.

Стражник только желваками поиграл. «Чужаки» – какой крестьянин не поймет такого слова? Нездешние, которых вовсе не грех обжулить, если нужны, а в общем, так лучше б их вовсе не было. Одна морока!

– И что делать?

– Исполнять долг. Если человек не хочет нести часть общей ноши, она его настигнет. Рано или поздно. Вот ты говорил о тех, кто наживается. Тут два варианта – они или вложат деньги обратно – в мануфактуры, что начнут одевать колонистов в Америке, в пороховые мельницы, что обеспечат выстрелы нашим пушкам, в корабли, что изгонят врагов Испании с моря… Или начнут копить. Тут тоже два варианта – отнесут деньги под процент генуэзцу, тот отдаст королю, Его Величество этими деньгами жалованье заплатит – нам с тобой, кстати. И армии. Которая награбит достаточное «квинто», чтобы отдать королевский долг, да с лихвой. Ну или проиграет, тогда король объявит себя банкротом. И долгов не отдаст. Второй вариант – начнут набивать кубышку. Ну, королю после очередного банкротства будут нужны деньги. Или святейшей инквизиции. Такова судьба тех, кто не желает грести своим веслом.

Когда Диего глаза в глаза уставится – и без того хочется сжаться в комок. Влезть в кирасу, как черепаха в панцирь. А сейчас… Того и гляди, взглядом к стене отбросит да по беленым кирпичам разотрет.

– А девки-то чем виноваты?

– А тем. В старые времена испанки шили мужу сперва саван, а потом плащ. Знали, на войну пойдет, да, может, товарищи только тело бездыханное вернут. А сейчас? Да и не все дороги в шлюхи ведут. В монастырях, знаешь ли, послушниц кормят. А при полках раньше жены да сестры состояли. Хотя и без потаскух не обходилось.

– Монастырь – это безбрачие.

– Можно и уйти, до пострига. Да и после… А вот как скоро шлюха подхватит французскую хворь? И какие после того муж и дети?

Диего вздохнул. Продолжил.

– Нам остается делать то, что мы можем – и понимаем. Например, сейчас…

Откинулся назад и состроил скучающий вид. Орать «Эй, человек!» в Севилье было не принято. Тем более кабальеро при ученой степени и должности. Слуги сами должны заметить, что господину чего-то надо.

И точно, позади немедленно возникла служанка.

– Что угодно дону алькальду?

– Заплатить за обед. Вот, лови…

О поднос ударилась пара серебряных монет.

– А старый реал, верно, и один за двоих бы сошел, верно?

– Да и такой один сгодился бы. Вы очень щедры, сеньор.

Еще бы. Только что переплатил вдвое.

– А еще я буду щедр, – заметил Диего, – если ты запомнишь людей, которые расплатятся монетой с католическими королями. И перескажешь мне при случае…

– Тогда развязывайте мошну снова! Потому что плосконосый щеголь в надвинутой на глаза шляпе «изабеллами» просто набит. Вон он, в углу сидит. Мрачный такой.