Владимир Коваленко - Боевые паруса. На абордаж!

Толпа на рынке четко делится на половинки: торговцы и покупатели. Словно два разных народа, а то и вовсе животные разной породы. Горожане – и те, кто тащит в город снедь. Редко-редко мелькнет дама с прислугой, одетой простонародно, как и торговки. Ну а ежели чей управляющий явится, так он разодет ежели не по-дворянски, так уж не хуже иного купца.

Рабочим на рынке делать нечего – их кормят хозяева. Богатый мастер – угонится и за модой. А те, кто перебивается без законного средства к существованию, ходят в ряды, среди которых не встречаются небогатые доньи.

Зря Ана по сторонам оглядывается, здесь богатого жениха не заметишь. Разве такого, что, часом, заменяет обед обедней и собирает после пирушки кости от окороков, дабы сдать их мяснику с целью изготовления новых. Старая кость, мясо из частей туши подешевле… А то и вовсе из буйволятины! Что ж, страдать желудку, но со стороны подделку не отличить от настоящего свиного окорока. Вот и хвастается друг перед другом нищета. У прочих на рынок ходят либо слуги, либо жены. А сами заняты службой или делом.

Впрочем, сегодня нет ни фальшивок, ни их покупателей. Настоящего мяса тоже нет – постный день, и, значит, Руфину интересует рыба. Не свежая треска с быстроходного люгера по реалу за голову, не соленая с рыбачьего судна вроде Колумбовой «Ниньи», они вовсе не поменялись с тех времен, не полупротухшая, за которую все равно просят почти сорок «белых» испанских мараведи, или шестьдесят португальских «красных». На первую рыбку Ана засматривается, от второй воротит нос, от третьей – зажимает.

Севилья сожрет все, вопрос только в цене. Пасть мира гребет, не разбирая. Зато донья Руфина не прочь и разобраться. Морская рыба плоха или не по карману – значит, следует посмотреть речную.

Ана сразу цепляет взглядом форельку из притоков Гвадалквивира. Маленькая, в серых пятнах, но вкусная. Цена, увы, вкусная только для торговца, видимо, плохой улов. Есть рыбка и из большой реки, подешевле. Соседушка целует свои пальчики…

– Возьму.

Потом будет говорить, что вредность Руфинина раньше нее родилась! Под мантильей даже не видно, улыбается или нет – но говорит такое, что предвкушение сменяется отвращением:

– Как хочешь. Только вспомни, подруженька, что самыми рыбными местами на реке считаются воды чуть пониже места, куда город выливает содержимое наших ночных горшков.

Ана фыркает и отворачивается от прилавка.

– Моя рыба поймана выше города! – возмущается торговка.

– Даже если у нее есть в том золоченая грамота, я буду сомневаться, – объявляет Руфина. – Случаются ведь и подделки. Нет, Ана, если уж в ручьях нет улова, значит, сегодня наш удел – садки.

Говорит громко-громко, на весь рынок слышно. Право, спорить с дочерью сеньора старшего алькальда – не лучшая политика!

Ана стучит пальцем по виску, потом вздыхает и смиряется. Садки – значит, карпы. Карпы – значит, кости, преострые. Теперь и Руфина вздыхает. Чистить-то придется маме. А если та опять занозит руку костью – самой. Чужие руки к отцовскому обеду мать не допустит… Зато это рыба здоровая и вкусная. И толстая, ведь откармливают их точь-в-точь как поросят! Дочь старшего алькальда может ходить на рынок сама, но притащить отцу на службу меньше пяти кушаний просто не имеет права.

Из пяти обязательных блюд в постный день должно быть два рыбных – ради этого придется расстаться с несколькими восьмерными мараведи, новенькими, в которых олова, пожалуй, больше, чем меди и серебра. Что дальше? Зелень в доме пока есть. Подруга что-то говорит. А, у них имбирь заканчивается! Значит, придется навестить ряды с пряностями…

Тут-то, между шафраном и корицей, Ана и дерни подругу за рукав.

– Видишь? – не говорит, шепчет. Зачем? Сеньоре Венегас мало дела до одной из подопечных. Наоборот – несколько быстрых шагов, и рядом окажется благожелательная советчица.

– Что?

Руфина скосила глаза… Нет, мотылек не появился. Немудрено – когда рядом летит сверкающая мошка, на душе так радостно! Сейчас же хочется кого-нибудь как следует отругать или даже поколотить. Еще лучше – высмеять! Соседка между тем повернулась к предмету интереса, смотрит прямо. Чуть пальцем не тычет!

– Не что, кого. Гляди, кабальеро. Красный перец покупает. Ну, видишь? А одет-то как!

Такого трудно не заметить. Приятно видеть среди смешения благородно-черного и простонародно-блеклого столь насыщенную цветом фигуру! Но дурное настроение порождает дурные слова.

– Одет? Как попугай.

За спиной – пара быстрых шагов. Временная дуэнья торопится объяснить:

– Он перуанец, сеньориты. Как же ему еще наряжаться? Но… Донья Ана права. Он может быть богат. Может быть, девочки! А не непременно.

Подруга слушает вполуха. У нее свои глаза есть!

– Бархат и шелк – свежие. Кольцо на пальце, готова спорить, с настоящим камнем. Ну что, снова будете говорить, что женихи на рынке не встречаются? Пусть раз в сто лет…

Сеньора Венегас ничуть не удивлена. Вот Руфина – в недоумении:

– Да какой это жених? Он тебе в отцы годится. А то и в деды.

– Неважно. Золото закрашивает любую седину. Вот если он женат… Но тогда что он делает на рынке?

– Покупает любимую приправу.

Ана поморщилась. Ну что за манера у соседки – поминать то, что и так ясно?

– Сам… Никого не послал. Или он очень прижимист, или большой знаток в перце.

– Ну, для перуанца нормально и то, и то…

– Ты о нем что-то знаешь? Впрочем, потом. Мне нужно в ту сторону. Срочно. И я очень неловкая!

Гаспар Нуньес, и верно, очень привык к красному стручковому перцу, который все чаще именовали чилийским [11]. Пусть он не такой злой, как левантийский, зато в Перу его много. Едва не больше, чем соли. Им натирают мясо, чтобы лучше хранилось. Кусок покрывают сплошным слоем перца со всех сторон. Получается и здорово, и вкусно, особенно если привыкнешь.

После колониальной кухни вся еда полуострова перчена не так и не тем, хоть выплевывай. Или переучивай поваров… А на рынке неприятный сюрприз: цены на пряности. Умом перуанец ожидал, что колониальные товары на родине будут дороги, но не настолько же! Даже мысли закрались: а не рановато ли вернулся. Хватит ли средств с толком обустроиться? Не лучше ли было спуститься из Потоси в Лиму, купить дом, приискать жену… Да хоть и индианку: прежние вожди числятся графами и маркизами и охотно мешают кровь с потомками конкистадоров. А вино в Перу свое, не сильно хуже и много дешевле испанского, да и знакомых кругом побольше.

Большинство оставалось. И шли с кораблями на родину письма: «Тут все… Да остался ли хоть кто-то в Испании?»

Оказывается, остался. И мимо этих, оставшихся, совсем нелегко пробить дорогу – к созданию нового сильного рода. Впрочем, он знал что делать: купить опустевшую землю, отдать ее овцам. Создать достойный доход, который, как пламя мотылька, подманит со временем власть и титулы. Быть может, не сразу. Быть может, славы и места рядом с королем удостоятся даже не дети Гаспара – внуки. Какая разница? В основании родословного дерева будет он. Конечно, после того как купит немного привычного перца…