Артуро Перес-Реверте - Осада, или Шахматы со смертью

— И это — чистая правда! — возглашает юный депутат, вздымая листовку над головой. — Ибо наша торговля заплатит — и платит уже сейчас! — непомерную цену за сдачу своих позиций в Америке!

Его слова встречают рукоплесканиями на галерее и в ложах для гостей. Лолита и сама готова зааплодировать, но сдерживается и тотчас хвалит себя за благоразумие — председательствующий, тряся колокольчиком, призывает к порядку и грозит в противном случае очистить зал заседаний.

— Погляди-ка на сэра Генри, — шепчет Мигель Санчес Гинеа.

Лолита смотрит на британского посла. Уэлсли неподвижно сидит в кресле и, наклонив голову так, что бакенбарды лежат на вороте зеленого бархатного сюртука, слушает переводчика, вполголоса разъясняющего ему не вполне понятные места. На лице — уксусно-кислая мина. По обыкновению. Сегодня, впрочем, для этого есть основания, думает Лолита. Небольшое удовольствие — сидеть под перекрестным огнем союзников, на консервативное крыло которых он ради противодействия реформам и патриотическому возрождению потратил и столько собственных усилий, и столько английского золота. Лондон так упорно бойкотирует любые попытки кортесов усилить свое влияние в мире, обуздать американский мятеж или еще как-то проявить национальное самосознание, что это порой граничит уже с полным бесстыдством.

— Всех купить не удалось.

Вмешиваются сразу несколько американских депутатов, и среди них — Хорхе Фернандес Кучильеро. Лолита, которая никогда прежде не слышала своего приятеля с трибуны, с интересом следит за его речью. А тот весьма красноречиво доказывает, что надо как можно скорее изменить торговую систему на заморских территориях, с тем чтобы выполнить три условия — ублаготворить британских союзников, удовлетворить сторонников неотложных реформ в колониях и укрепить тех, кто, оставаясь верными Испании, противостоит мятежникам, требующим независимости. А потому необходимо привести законодательство в Индиях в соответствие с требованиями времени.

— Когда наши кортесы, — говорит аргентинец, — провозглашают равенство испанцев европейских и американских, одно становится вполне очевидно: если первым дозволено свободно торговать с Англией, то эта же свобода должна быть дарована и вторым… Речь идет, господа, всего лишь о том, чтобы поставить на законную основу все, что осуществляется здесь, на Полуострове, каждодневно, но подпольно.

Его поддерживает, взяв слово, Хосе Мехиа Лекерика, другой американский депутат от вице-королевства Новая Гренада — масон, человек просвещенный и проницательный, приятной внешности: он рисует мрачную картину того, как безразличие метрополии к интересам колоний подливает масла в огонь войны, пылающей и у него на родине, и в Рио-де-ла-Плата, и в Венесуэле, и в Мексике, где арест мятежного священника Идальго — в Кадисе со дня на день ждут известия о его казни — никак не гарантирует прекращения смуты. Ну, то есть ни в малейшей степени.

— Чтобы веревка не порвалась, — заключает он, — надо ослабить натяжение, а не тянуть, пока она не лопнет.

— А мы все — сгнием, — раздраженно бормочет Мигель Санчес.

Лолита Пальма обмахивается веером, с живейшим и неподдельным интересом следя за дебатами. Ловит каждое слово. Ей кажется вполне естественным, что депутаты от заморских территорий гнут в эту сторону. И что в вопросах национального суверенитета не только твердокаменные консерваторы, но и умеренные безоговорочно поддерживают англичан и церковь, противостоят шалым революционерам. Однако знает она и что, с кадисской колокольни глядя, Мигель Санчес Гинеа прав: это коммерческое равноправие приведет испанские порты к разорению. Она размышляет над этим, а меж тем еще один депутат — арагонец Маньяс — осведомляется с трибуны, открывают ли подобные предложения свободный доступ англичан к торговле с Америкой и Филиппинами, и напоминает, что конкуренция с китайскими шелками погубит шелка валенсианские, хотя они — лучшего качества. Фернандес Кучильеро, снова взяв слово, запальчиво отвечает, что англичане и янки и так давно уже проникли на континент и действуют там нелегально.

— Так что речь идет исключительно о том, чтобы узаконить то, что делается контрабандно. Принять и упорядочить неизбежное.

Его поддерживают выступающие один за другим американцы и каталанский консерватор Капмани, которого считают едва ли не официальным рупором британского посла. Еще кто-то выдвигает предложение — дать Англии разрешение торговать с испанскими колониями на определенный, строго ограниченный срок, но Маньяс, демонстративно обратившись к дипломатической ложе, отвечает, что понятие «ограниченный срок» англичанам неведомо. Чтобы далеко не ходить за примером — есть Гибралтар. Или Менорка.

— Наша торговля, наша промышленность, наш флот никогда не станут на ноги, если позволить иностранцам возить свои товары на своих кораблях в наши владения в Америке и Азии. И каждая наша сессия заколачивает новый гвоздь в крышку гроба, коим уже накрылись испанские порты… Помяните мое слово, досточтимые коллеги: такие города, как Кадис, просто исчезнут с карты.

Переждав рукоплескания — на этот раз и Лолита не смогла не присоединиться к ним, — Маньяс добавляет: письма из Монтевидео непреложно доказывают, что британцы поддерживают мятежников в Буэнос-Айресе — при этих словах посол Уэлсли беспокойно заерзал в кресле, — что в Веракрусе они потребовали погрузить на корабли пять миллионов песо мексиканским серебром и что, есть ли война с Наполеоном или нет ее, Лондон неустанно подстрекает заморские территории испанской короны к отделению, ибо намерен контролировать их рынки. И вот наконец, под протестующие и одобрительные выкрики с мест, арагонец называет подобное поведение нетерпимым шантажом, и на депутатских скамьях и с мест для публики раздается ропот, делающийся еще громче в тот миг, когда британский посол с высокомерно-чопорным видом поднимается со своего места и покидает зал заседаний. Всему этому кладет предел колокольчик в руке председательствующего, который объявляет перерыв и уведомляет, что заседание будет продолжено при закрытых дверях. Публика и депутаты, оживленно переговариваясь, выходят, сторожа запирают двери.

На улице, где продолжается горячее обсуждение дебатов, Лолита и Санчесы подходят к Фернандесу Кучильеро, который стоит рядом с перуанцем Хосе Мехиа Лекерикой и другими американскими депутатами.

— Ваша новая система ознаменует нашу гибель, — набрасывается на него Мигель. — Если наши соотечественники в колониях будут сноситься с иностранными портами напрямую, мы, испанские негоцианты, не выдержим соревнования с их ценами. Вы что же, не понимаете этого? Нас заставят тратить больше, рисковать сильнее и в конце концов — разорят. То, что вы предлагаете, нанесет последний, смертельный удар по нашей торговле, уничтожит жалкие остатки нашего флота, и для Испании, втянутой в войну, лишенной промышленности и сельского хозяйства, будет означать смертный приговор.