Юрий Папоров - Пираты Карибского моря. Проклятие капитана

— Странно все это!

— Однако это так. Прославленный французский философ и математик Блез Паскаль хорошо сказал: «Человек по своей природе доверчив и подозрителен, труслив и беспощаден». Недаром говорится: не восхваляй никого, пока он не умер.

— Что вы сегодня, донья Кончита, говорите мне такие страшные вещи?

— Деточка, ты все это должна знать заранее, ведь потом тебе придется убедиться в этом на собственном опыте. Дай тебе бог, чтоб познала ты меньше.

— Сейчас вспоминаю, что моя няня дома, в Тринидате, часто говорила, что человек постоянно живет словно маятник, между горем и счастьем.

— Редко люди бывают по-настоящему счастливы…

— Тогда я этого не понимала. Но ведь Педро найдет меня, и мое горе и несчастье испарятся, — Каталина прижала руки к лицу.

— Когда мы мечтали с моим любимым, как нам соединить наши жизни, он часто повторял, что наш дом сможет заменить целый мир, но никогда этот мир не заменит нам нашего дома. Есть самое дорогое место на земле, благословенное — это очаг.

— Я хочу его иметь! Ведь женщина в нем — царица! — Каталина весело рассмеялась.

— Женщина в нем царица тогда, когда она полна любви, целомудрия и доброты, — донья Кончита умолкла и унеслась куда-то далеко в своих мыслях.

Каталина выждала минуту и попросила донью Кончиту рассказать ей о женщинах еще что-нибудь.

— Женщине, моя дорогая, в отличие от самок других животных суждено по природе любить одного мужчину. Только тогда у нее будут рождаться достойные, сильные дети, — донья Кончита говорила очень серьезно, и Каталине казалось, что она так глубоко переживает потому, что у нее самой не было детей. — Однако самое главное в жизни, мой цветочек, бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека. Ибо всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно или худо.

В эту минуту обе они одновременно увидели весельный баркас, на котором Боб возвращался на корабль.

Тетю и Девото не раз обсуждали душевную муку, которая терзала их друга Педро. Сам же он старался мучений своих не показывать и тут же прекращал разговор, если речь заходила о Каталине. Оба, и Тетю и Девото, испытавшие на себе очень схожие боль и горе, знали не понаслышке, что предпочтительнее, если друг в их присутствии молчит, не касаться больной темы — словесное утешение только бередит подобные раны.

Последние месяцы Педро постоянно занимал себя чем-нибудь, старался отвлечься от грустных мыслей. А тут, да так неожиданно, оказался заточен, вокруг четыре каменных стены камеры и высокое маленькое оконце. Правитель Кубы, этот бессовестный мошенник, не мог придумать для Педро более жестокого наказания.

Каждое утро де ла Крус поднимался со словами на устах: «Боль только укрепляет волю». И тут же следом мысли о Каталине овладевали его сознанием, и страдания делались невыносимыми. Тогда он подзывал стражника, пытался заговорить с ним о чем угодно, но не всегда тюремщик был рядом.

Более всего Педро терзался, полагая, будто именно он повинен в беде, случившейся с Каталиной. И тогда он говорил себе, что тот не человек, кто не способен исполнить свой долг. А наивысшим, первейшим своим долгом Педро считал возвращение Каталины в родной дом к родителям. Муки обуревали его и по поводу того, что судьба поступила с ним вдруг так несправедливо, уготовив ему участь узника и отняв месяцы, столь необходимые для поиска бедной Каталины. И тогда Педро не уставал говорить себе — иной раз так громко, что путал тюремщика, — лишь тот человек силен, кто способен управлять событиями, и безнадежно слаб, когда позволяет править судьбе.

Для Девото, Доброй Души, Тетю, Медико дни бежали один за другим незаметно, а для Педро каждые сутки оставляли на душе черный след.

На все письменные запросы губернатору, старшему альгвасилу инквизиции и прочим должностным лицам города корсар де ла Крус не получал ответа. В конце концов ему пришлось согласиться с тем, что единственной возможностью его высвобождения является реализация плана Девото — похищение английского пирата Дженнингса.

Целый месяц потребовался для того, чтобы Девото, Медико и Добрая Душа должным образом изучили распорядок жизни вокруг и в самой крепости Эль-Морро и раздобыли оружие и одежду старшего армейского офицера и солдат. К их затее охотно присоединился Мигель Амбулоди. У него нашелся знакомый, который служил в крепости в чине сержанта. В те времена это соответствовало примерно нынешнему майору. Этот добряк, родом из Бискайи, иной раз оставался замещать полковника — начальника крепости.

В один из таких дней, ранним утром, Девото прибыл с тремя солдатами в экипаже начальника армейского полка. Экипаж был взят за хорошую мзду у главного конюха армейских конюшен «для совершения небольшой утренней прогулки в целях ознакомления с городом вновь прибывшего в Гавану старшего офицера».

Сержант — приятель Мигеля — даже не взглянул на фиктивную бумагу, предписание доставить губернатору английского пирата. Дженнингс с радостью быстро собрался, наговорил кучу гадостей тюремщикам за его содержание в камере и поспешил сесть в карету. Однако вместо дворца губернатора где Дженнингс уже видел себя беседующим наедине со своим партнером, правителем Кубы, англичанин оказался в подвале троюродного брата Доброй Души. Не доезжая до дома, два солдата ловко накинули на голову пирата мешок. Тот поднял крик. Тогда Девото приказал заткнуть Дженнингсу рот кляпом, засадить в еще больший мешок и снести в нужный подвал, как только что купленную на рынке свинью.

Между тем ни первая, ни вторая, ни третья встречи Девото с пиратом — Андрес вел переговоры с ним в маске — не принесли желаемых результатов. Дженнингс с достойным английским упорством не желал не то что написать, но и вымолвить хотя бы слово по поводу его коммерческих связей с губернатором Кубы. Девото быстро понял, что в своем плане он допустил ошибку — перед английским пиратом следовало выступать представителем губернатора.

Сложилась ситуация, при которой Девото был вынужден применить силу, чтобы вытрясти из Дженнингса нужные признания.

Не без многодневных уговоров Девото получил согласие де ла Круса и Тетю на выполнение своего плана, как вдруг произошло событие, изменившее ситуацию в корне: на «Каталине» своей собственной персоной появился ее капитан де ла Крус.

В одно благословенное солнечное утро щелкнул замок камеры узника инквизиции, широко распахнулась железная дверь, и в нее буквально влетел нарядно разодетый секретарь губернатора. Он поклонился и с деланой улыбкой вручил капитану патент — бумагу морского министра Испании и на бланке губернатора предписание: «Корсару Педро де ла Крусу и его „Каталине“, во исполнение возложенных на них королевским указом обязанностей покинуть гавань Гаваны не позднее пятидневного срока».