Юрий Папоров - Пираты Карибского моря. Проклятие капитана

— Забудь, Добрая Душа, и прими мою признательность. Так ведь можно было никогда больше и не увидеть «Каталины». И Медико бы не помог. Я смерти не боюсь, однако очень не хочется, чтобы она пришла раньше, чем мы с Педро, Тетю и с тобой разыщем Каталину.

Когда же много дней спустя Девото признался де ла Крусу в том, как они поступили с англичанином, он закончил рассказ словами:

— Я так считал и считаю. Каждую человеческую тварь, каждого прожженного мерзавца — на дно! И чем раньше, тем лучше.

Дул еле уловимый ветерок, рисуя на ровной поверхности моря легкую рябь. Судно несло все паруса вплоть до грот-трюмселя, но имело едва заметный ход и слушалось руля кое-как. Было нестерпимо жарко. «Каталина» неподалеку от берега еле плелась левым галфвиндом прямым курсом на мыс Сан-Антонио, с тем чтобы там, взяв резко на восток, заспешить к острову Гаити, в Порт-о-Пренс. В этом порту было легче всего получить какую-либо информацию о Бобе Железная Рука и его «Скорой Надежде».

Де ла Крус стоял на мостике рядом с рулевым. Тетю и Девото, сидя в плетеных креслах у бизань-мачты, мирно беседовали.

— Иногда у меня просыпается чувство жалости к Педро, — на лице Тетю читалось сострадание. — Судьба никак не желает ему улыбнуться. И сейчас он нервничает, мы еле плетемся.

— Но ты как-то утверждал, что Педро такой капитан, что любому судну может прибавить пол-узла хода, — заметил Девото.

— Педро при своей смелости, энергии, безукоризненном знании морского дела умеет с одного взгляда верно оценить любое положение, в которое попал его корабль и моментально найти правильный выход из самой сложной ситуации. Но ты погляди на Зоркого. Он чем-то озабочен.

«Каталина» равнялась с узким выходом из довольно обширного кубинского залива Байя-Онда, когда Зоркий из «вороньего гнезда» — марсовой площадки «Каталины» — доложил:

— Вижу корабль! Выходит из залива. Похоже, опознавательных знаков не несет. Должно быть, увидели нас и жмутся к берегу!

На мостик к де ла Крусу поспешили Девото и Тетю, и тут же рядом с ними оказался Добрая Душа. Он попросил у капитана подзорную трубу и мгновенно прокричал:

— Разорви меня на части ядром от тяжелой пушки, если это не «Злой Джон»! Он ограбил городок Онда, но нарвался на нас!

— Свистать всех наверх! По местам стоять! — раздалась команда де ла Круса, и жизнь на «Каталине» вмиг забила ключом.

Корабли уже сблизились на пушечный выстрел, когда с «Каталины» прозвучал сигнал «Злому Джону» лечь в дрейф. На этот приказ пират ответил дружным залпом всех своих пушек левого борта; половина ядер была направлена по бизани, а другая половина — по фок-мачте. Сверху на палубу «Каталины» посыпались обломки мачт и рей. Ютовая веревочная сеть, о постановке которой в целях ограждения членов его команды от увечья своевременно побеспокоился де ла Крус, в этом бою показала, насколько она была на палубе необходима. «Каталина» ответила залпом левого борта, и капитан тут же отдал приказ команде и рулевому резко развернуть корабль, с тем чтобы на близком расстоянии ударить по «Злому Джону» всей силой пушек своего правого борта. «Каталина» только успела осыпать бриг пирата своими ядрами, как ветер внезапно стих до абсолютного штиля. Паруса тут же обмякли, бессильно повисли. Море стало похоже на огромный белый с голубым отливом ледяной каток. Оба судна замедлили ход, покорно стали. Для «Каталины» складывалась убийственная обстановка. Ей необходимо было немедленно удалиться от «Злого Джона», который через минуту-другую, перезарядив пушки левого борта, сможет произвести страшный залп, жуткий для «Каталины» своими последствиями. Оно так бы и произошло, если бы вдруг рулевой не сообщил де ла Крусу:

— Капитан, мы движемся!

Девото и Тетю ринулись к борту и подтвердили сообщение рулевого. В этот миг раздался залп «Злого Джона», и «Каталина» вздрогнула от удара. Казалось, все взлетает вверх и стремительно падает вниз. Послышались стоны раненых, раздался крик о пожаре на баке. Однако каждый член команды хорошо знал свое дело. «Каталина» успела еще раз дать залп по «Злому Джону», но уже с меньшим уроном для него.

— Мы оказались в мощной струе Гольфстрима, — заметил Тетю. — В этих местах Флоридского пролива его течение особенно ощутимо. Пират же находится ближе к берегу, вне этой полосы.

Когда расстояние между «Каталиной» и «Злым Джоном» увеличилось, с борта пиратского судна донеслась до слуха каталинцев пиратская песня, исполнявшаяся с наглым азартом.

Де ла Крус стиснул зубы так, что был слышен их скрежет. Педро считал происшедшее позором.

— Я вижу Францию скорбящей, удрученной, / Двумя младенцами на муку обреченной. / Тот, кто сильней из них, сосцы ее схватил, / Грудь материнскую терзая беспощадно, — тихо произнес Тетю.

— Теодор Агриппа Д'Обинье — рыцарь протестантизма. Те, кто живет по-настоящему, борются! А жизнь… Одна ее половина суть желания, а другая одни неудовольствия, — так же тихо произнес де ла Крус. — Везде предательство, измена, плутни, лживость, / Повсюду гнусная царит несправедливость, / Я в бешенстве; сил нет мне справиться с собой, / И вызвать я б хотел весь род людской на бой!

Девото, стоявший на мостике как каменное изваяние, оживился:

— Пока дощатый гроб и горсть земли печальной/ Не скрыли навсегда Мольера прах опальный, / Его комедии, что все сегодня чтут, / С презреньем отвергал тупой и чванный шут, — и покраснел.

Де ла Крус с благодарностью поглядел на своих друзей и спустился на ахтердек. Вокруг столпились матросы. У молодого бондаря, вышедшего в первое свое плавание, текли из глаз горючие слезы. Парусный мастер и старший кузнец отвели юнца в сторону от капитана. Он стремился сделать все, чтобы даже самый молодой матрос «Каталины», служивший на корабле с просоленной глоткой, с несвежей пищей и в куртке из грубой парусины, забыл извечную вражду, неизбежно существующую на других судах между ютом и баком.

В бортах «Каталины» были видны застрявшие пушечные ядра.

Де ла Крус прошел на кокпит, где вел тяжелую работу Медико и его подручные. И капитан стал свидетелем, как младшего плотника с безвольно висевшей левой рукой положили на тяжелый брус, крепко привязали к нему, дали выпить одну за другой две кружки рома и отрезали болтавшуюся на коже руку по локоть.

Стоявший на вахте у песочных часов матрос отбил склянки в судовой колокол, прилаженный к рилингу [87]на шкафуте. Корабельный писарь, он же казначей, положил свою огромную тетрадь на борт и записывал только что имевшее место событие, а вечное, неутомимое течение Гольфстрима медленно, но верно уносило «Каталину» обратно к Гаване.

Пожар был давно потушен, на судне навели некоторый порядок. Однако надо было становиться в док на ремонт. Попросив доложить ему, кто убит и кто ранен, де ла Крус, закусив губу, ушел к себе в каюту. На мостике остались Девото и Тетю.