Григорий Борзенко - Карта капитана Берли. Часть 1

Вдали, на дороге, ведущей к городу, показался всадник. Хотя расстояние до него было довольно-таки приличное, Фрей нутром почувствовал – это Грет. Он даже пошел ему навстречу, настолько хотелось поскорее услышать о результатах поездки. Это действительно был Грет Стоу. Не успел он еще спешиться, как Фрей сразу же набросился на него:

– Говори, каналья, да побыстрее!

Зная вспыльчивый характер друга, Грет поспешно, почти без пауз, пересказал все, что видел и слышал в доме Кросса, умолчав, однако, о главном. Главном, естественно, для себя.

Фрей долго чертыхался, пинал с досады придорожные камни, посылал проклятия всем и вся. Со временем все же успокоился, ведь как бы не заслонял разум порыв гнева, он умел иногда, пусть и редко, овладевать собой, поступить хладнокровно и расчетливо. Он как бы переломил себя, переключил невидимый механизм в режим спокойного действия, став вдруг трезвым, – по крайней мере с виду, как бы равнодушным ко всему. Здравый смысл, а был наш герой человеком далеко не глупым, подсказал, что смерть отца – случай, конечно же, из ряда вон выходящий. Никуда, в конце концов, этот Кросс от него не денется, и он, Фрей, пусть немного позже, но все же непременно поквитается.

С неким облегчением, но все еще чертыхаясь, Фрей вскочил в седло и стегнул лошадь. На друга он в этот миг не обратил никакого внимания. А напрасно. Стоило бы приглядеться. Фрей бы увидел в его глазах какой-то неведомый, ранее не наблюдаемый блеск, а в его учащенно-волнующем дыхании почувствовал бы плохо скрываемое возбуждение, свидетельствующее о том, что случилось что-то неординарное. Конечно же, Грета взволновала отнюдь не смерть старого человека, а то, что тот поведал перед ней. Стоу и не собирался обижаться на Фрея за то, что тот так бесцеремонно бросил его. Напротив, ему самому безумно хотелось остаться одному, обдумать все. Его воспаленное воображение рисовало картины одна волшебней другой, возбужденная фантазия строила воздушные замки. Пока он еще не определился, как лучше поступить, но в одном был уверен – что стоит на пороге выдающегося события, которое коренным образом изменит всю его дальнейшую жизнь.

Вот и все. Последняя горсть земли брошена в могильную яму, и на этом жизненный путь конкретного человека закончен. Радости, печали, порывы и мечты – все осталось там, по ту сторону. Как все-таки бесконечно гармонично и в тоже время безмерно несправедливо устроен этот мир! Кто задумывается об этом в детстве да и в юном возрасте? Жизнь кажется бесконечной, все дороги вокруг открыты, возможности безграничны и, кажется, так будет продолжаться всегда, вечно. В более зрелом возрасте все чаще приходит мысль о неизбежном, человек задается вопросом: а что успел я сделать, ведь большая половина жизни уже позади? Здесь-то и обнаруживается, что сделано до обидного мало, но тут же утешаешь себя мыслью: впереди еще долгий срок, и просто стараешься не думать о печальном. Но каким пером можно описать, какими словами можно рассказать о состоянии души человека в преклонном возрасте, когда понятие смерть становится чем-то более реальным, чем сама смерть. Она может быть совсем не мучительной, прийти во сне. Но мы не об этом. Мы об ожидании смерти, о том, как ужасно жить и сознавать, что если не завтра, так послезавтра «гостья» придет. Теперь уже не кажется, как в юности, что вся жизнь впереди, не громоздятся планы на годы вперед, не кажется будущее радужным, теперь оно определяется одним понятием: впереди тьма и пустота. Это главная драма старости, в этом парализующий трагизм бытия. Природа, дав жизнь человеку, на ее исходе будто бы задалась целью отомстить за неведомо какие грехи, обрушив на него целый каскад «прелестей»: физических мук от бесконечной череды всевозможных болезней и старческих болячек, которые, кажется, только и ждали своего часа, чтобы остервенело наброситься на несчастного, а еще – душевных мук, когда наступает миг, ставящий человека перед фактом, что одно из величайших земных радостей – желание и, главное, умение любить женщину – уходит в прошлое и возврата к этому не будет уже никогда. Осознание собственной ненужности особенно власть имущим и, когда не так давно все вокруг льстили и уважали, соревнуясь друг с дружкой в незримом споре угодить и ублажить, а теперь, словно по команде, совершенно забыли даже о существовании своего обожателя. А ведь многие были триумфаторами не только в личной жизни, а творили историю, решая судьбы целых стран и народов.

И вот в один миг всему этому приходит конец. Нет вокруг ни этих самых стран, народов, ни отдельно взятых людей. Не нужно куда-то спешить, чего-то добиваться, делать карьеру и тому подобное. Наступает нечто большее, чем безразличие. И можно бесконечно много и долго говорить о загробной жизни, об аде и рае, говорить, заметим, живым, для усопших же выбор один: могильная яма. Можно всю жизнь гоняться за дорогими украшениями и блистательными нарядами, но всегда это заканчивается одним: кладбищенским крестом. Совершенно равнодушны к золоту – бриллиантам и истлевшей одежде, независимо от того, какой она была в свое время: нищенским тряпьем или богатым нарядом, могильные черви. Истлевает не только одежда, истлевает тело. Тлен – вот итог всех порывов, дерзаний, карьер и жизненных путей. Потому-то и хочется сделать как можно больше за этот до обидного малый отрезок, отмеренный каждому в этом мире.

Проводив отца в последний путь, Джон возвратился в родительский дом и поразился его пустоте и угрюмости. Он, собственно, давно уже был таким после того, как умерла мать, ушла прислуга, просто Джон посмотрел на все другими глазами. Конечно же, душевный дискомфорт объяснялся в первую очередь смертью отца, но вместе с тем Джон как никогда ясно понял, что время детства и юности прошло безвозвратно, что на смену озорной ребячьей беготне по лужам и шальной юношеской беззаботности пришло что-то серьезное, доселе неведомое. Всем своим телом юноша чувствовал, что совсем скоро покинет этот дом, покинет навсегда, и останется он для него лишь неким символом, маяком, к которому можно будет возвратиться лишь в мыслях, в минуты воспоминаний и ностальгии. Джон не первый и не последний, кто переступает этот рубеж. Для любого человека родительский дом является той спасительной гаванью, куда он в минуты невзгод и передряг, находясь за тысячи миль вдали, на другом конце света, может хотя бы мысленно возвратиться, утешиться уютом и теплотой до боли знакомых стен. Ведь с ними связано столько хорошего. Это уже потом, покинув родительские стены и окунувшись в самостоятельную жизнь, сталкиваешься с первыми трудностями, невзгодами, подлостью и предательством. С родительским же домом связано совсем другое: тепло материнских рук, ее ласка и нежность. Это там, за окном родного дома, воет злая вьюга или неистовствует колючий ветер с дождем. Здесь же убаюкивающее тепло, расслабляющее потрескивание поленьев в печи или камине и мамина колыбельная у твоего изголовья, такая бесконечно добрая и нежная!