Константин Бадигин - Путь на Грумант

К удивлению матроса, Химков остался спокоен. Топгам же, проводив взглядом своих людей, продолжал разговор.

— Так вы хозяин, — говорил он с издевкой. — Очень жаль, но я вынужден был занять ваш дворец без разрешения. Химков словно не заметил насмешки.

— По обычаю нашему, по нужде всякий может домом владеть, ежели хозяина нет… Вижу я, цинга вас одолела, помоч хотел. А вы… — Вы умеете лечить цингу? — оживился чиновник.

— Ежели бы нам в знатье, что здесь люди живут, — продолжал Химков, — давно бы помочь дали, снадобья принесли. Да и обувку показали бы как шить. В таких сапогах-то, — он показал на обувь англичан, — по острову много не походишь. Хоть и лиходеи у вас, а все жалко: люди.

Гонгам недовольно посмотрел на Чемберса:

— Здесь преступников нет, все помилованы его королевским величеством. По прибытии на остров я всем снял кандалы.

— Кандалы? Да уж здесь в кандалах не проживешь… И без кандалов не сладко… А насчет избы не сомневайтесь, живите сколько надо… Баньку бы вам, попариться, помыться, вишь, как замшели…

Химков искренне хотел поделиться своим мудрым житейским опытом с этими людьми, уже так дорого заплатившими за королевскую «милость». Топгам же тянул время. Единственно, что его заинтересовало, — это противоцинготные лекарства русских. А прежде всего надо было заполучить их лодку.

Но тут в горницу ворвался боцман с искаженным от страха лицом.

— В шлюпке медведь! — хрипло выкрикнул он. — Большой белый медведь… Мы хотели отогнать, но он бросился на Чарли и чуть не загрыз его.

Чемберс и молодой Химков звонко расхохотались.

— Замолчи, щенок! — накинулся на матроса с кулаками боцман.

— Скажи ему, — приказал чиновник Чемберсу, — пусть добром отдает лодку, не то…

Матрос перевел и добавил:

— Вам надо уходить, эти люди способны на все!

Химков как будто не понял, чего от него хотят.

— Отдать лодку? Но она нужна, нам самим, сударь…

— Так он еще разговаривать?! Ребята, связать их!

Каторжники и боцман бросились на поморов.

— Бей… без ножа, Ванюха, — успел крикнуть сыну Алексей.

Он схватил за ворот боцмана и каторжника и, стукнув их головами, бросил оземь. Ваня легко отшвырнул вцепившегося в него англичанина.

Топгам выхватил из-за пояса пистолет.

— Закройте двери! — завизжал он, — Я их…

Но Д'Онейль, подскочив, толкнул его руку, и пуля прошла мимо.

— Прочь с дороги! — властно скомандовал Химков стоявшим у дверей.

Как только Химковы оказались спиной к англичанам, все кто мог, кроме Чемберса и Д'Онейля, снова кинулись к ним.

— Стой! — резко обернувшись в дверях, громыхнул Алексей и поднял кулак. На скулах у него заходили желваки. Каторжники шарахнулись в стороны. — Сдыхайте, псы шелудивые, ежели так!

Задержавшись еще на мгновение, Химков обернулся к матросам.

— Спасибо, други. Иди к нам, Джон, и товарища забери. Хлопнув дверью, Химковы крупно зашагали к берегу. Алексей дал волю своим оскорбленным чувствам. Горько ошибаться в людях там, дома, но неизмеримо тяжелее здесь, на острове, после долгого одиночества.

Медведь встретил хозяев довольным урчанием. Химковы приласкали верного друга и, усевшись на берегу, стали ждать английских матросов.

Прошло с полчаса. Алексей стал тревожиться.

— Отец, гарью пахнет! — воскликнул Иван, вскочив. — Смотри, дым какой над избой-то!

Поднялся и медведь взъерошил шерсть, зарычал. Из-за утесов выбежал человек: он прихрамывал на одну ногу и что-то кричал.

— Это губернатор ихний, — признал юноша и взял в руку камень, — вдруг опять стрелять будет.

Это действительно был Топгам. Он бежал к лодке, размахивая небольшим свертком.

Поморы выжидательно следили за англичанином.

— Рус, рус! — кричал Топгам.

Не добежав до берега, он свалился и пополз по гальке. Сверток раскрылся, из него посыпались золотые гинеи.

Алексей догадался, что «губернатор» просил взять его в лодку и предлагал за это деньги.

— Чемберс где? — грозно спросил Химков, почувствовав недоброе.

Топгам молча показал на небо и лицемерно перекрестился.

— Что? Убили, подлецы! Будь здесь, Ванюха, — схватив топор, он бросился со всех ног к избушке.

Как стог сухого сена, пылала изба, когда Алексей подбежал к ней. У порога лежал широколицый боцман с ножом в спине. Дверь была плотно заперта снаружи бревном.

Химков рванулся было к двери, но в этот момент сильный взрыв развалил избу. Совсем близко от Алексея пронеслась дымящаяся головня и упала где-то далеко за грудой камней.

Какая драма тут произошла — можно лишь было догадываться. Скорее всего, что Топгам и боцман, сговорившись подкупить поморов, обманно заперли всех остальных в избе и то ли сами подожгли ее, то ли каторжники и матросы, пытаясь выбраться, в суматохе заронили огонь. А боцман — он, верно помог чиновнику завалить дверь и был больше не нужен…

«Звери! Хуже зверей!»— в ужасе думал потрясенный Химков.

То там, то здесь по лощине дымились деревянные обломки, разбросанные взрывом; казалось, что загорелась огненным гневом холодная Грумаланская земля…

Под ногами Химкова, испуская едкий дым, тлел какой-то предмет. Алексей посмотрел — книга. Это были сочиненные Даниелем Дефо «Жизнь и замечательные приключения Робинзона Крузо».

Ничего не поняв в английских буквах, помор с сожалением бросил книгу и с поникшей головой пошел на берег.

— Помер губернатор-то. Как ты ушел, тут и помер, — встретил Иван отца. — Только и силы у него, видно, осталось, что сюда прибежать.

Алексей, не взглянув на труп и не говоря ни слова, принялся сталкивать лодку.

Скользнула в воду «Чайка», тихо закачалась на волне, потом развернулась и легла курсом на юг.

Памятное каменное ущелье, Моржовый берег, залив Спасения, мыс Ростислава отодвигались все дальше и дальше.

Последним исчез высокий серый крест, словно растворившись в спокойном вечернем небе.

Отходили в прошлое грязные чужие дела, задевшие мимоходом поморскую жизнь.

— Забыть надо, как сон тяжкий, — сказал Степан, когда мореходы снова оказались в своем зимовье.

Один за другим тянулись месяцы и годы. Прошла еще одна тяжелая зима. Наступило седьмое лето. На острове, все было по-прежнему. Только Федора уж больше не было в маленькой дружной семье зимовщиков. Часто вспоминали мореходы товарища. Тяжела была для них эта потеря.

В летние дни могилу Федора всегда украшали живые цветы. Не забывал Иван своего крестного.

Втянулись в свою одинокую жизнь за это время поморы. Осилили полярную стихию.