Константин Бадигин - Путь на Грумант

В прошлом году Алексей с сыном еще раз побывали на Моржовом острове. Хотелось проверить, не удастся ли точнее узнать про судьбу Тимофея Старостина.

Лавируя по бухточке на «Чайке», они старались разглядеть в прозрачной воде между черными камнями еще что-нибудь из остатков лодьи или снаряжения новгородцев. Ивану удалось подцепить багром несколько моржовых голов, покрытых вековым илом. Как только их вытащили в лодку, клыки выпали из черепов. В другом месте выудили колчан со стрелами и лук. От долгого пребывания в воде и лук и стрелы пришли в полную негодность.

Иван различил глубоко на дне две секиры и длинный прямой меч. Достать их не удалось. Подняли только тяжелую, почерневшую от времени доску. Юноша попробовал резать дерево, но нож лишь царапал его темную, окаменевшую поверхность.

— Это лиственница, Иван. Тоже, не иначе, с лодьи. От воды лиственница только крепче делается, и червь ее не берет. По твердости она, ежели долго в воде пробудет, не уступит и кости. Захвати с собой, дома от скуки безделку какую вырежем.

На берегу, в гальке Алексей ухитрился найти три шахматные фигурки и круглую, слегка заостренную палочку с отверстием на одном конце — перо для бересты. И шахматы и палочка были сделаны из моржовой кости. Очистив их от налипшей грязи и вымыв в морской воде, поморы поразились тонкой, прекрасной работе. Прохаживаясь мимо невысоких береговых скал, Алексей вдруг сказал:

— Знаешь, Ванюха, забыли мы, что море-то в давние времена выше стояло и камни эти под водой были. Поди, берег-то проходил у твоей скалы, помнишь, ремнем мерил? Вот где надо старостинские следы искать!

Когда Химковы забрались на вершину Ваниной скалы, юноше сразу бросилось в глаза то, чего oн раньше не заметил: посреди площадки возвышалась груда камней, явно сложенная руками человека. То был поморский приметный знак — гурий.

Это немудреное полуразрушенное сооружение дало поморам ответ на главный, волновавший их вопрос.

На гладком плоском камне, лежавшем поверх гурия, славянской глаголицей было отчетливо выбито:

— Спаслись ведь, отец! — восторженно воскликнул юноша.

— Да, Иван, спаслись. Только на карте моей скалу эту теперь Старостинской перезвать придется, — Алексей с улыбкой посмотрел на сына, чье имя скала носила раньше.

— Старостинской, конечно, — горячо отозвался Ваня, — А мысок, где лодья на камнях сидела, — Шубинским…

Сегодня на Беруне стоял погожий солнечный день. Позавтракав, старший Химков со Степаном отправились на охоту. Иван остался хозяйничать дома.

Сварив обед, юноша собрался навестить свою новую любимицу, прирученную олениху Звездочку — на лбу у нее была круглая белая отметина.

Первые дни, еще во время болезни Федора, Степан привязывал к ногам оленихи деревянную колоду, чтоб не ушла далеко. Потом зимовщики убедились, что не нужна колода: Звездочка и ее теленок прижились, привыкли к своим сеням и уже никуда не отходили от зимовья. Корм олени находили сами, в соседних ягельных низинах.

Мишка стал взрослым, громадным белым медведем. Он теперь тоже уходил на охоту самостоятельно и без всякого труда промышлял нерп и тюленей. Своего молодого хозяина он по-прежнему слушался и любил. Если Иван шел куда-нибудь, медведь неизменно увязывался следом, и его нельзя было никакой силой удержать на зимовье. Степан и Алексей стали немного побаиваться медведя: уж больно сделался велик да страшен.

Олениху с теленком и вообще оленей мишка никогда не трогал.

Проведав свою Звездочку, погладив ее по красивой блестящей шерсти, юноша, как всегда, полез на скалу посмотреть на море.

По отцову календарю сегодня было 17 августа 1749 года. Большим стал календарь кормщика. Целую стену занимал он сейчас в избе. Аккуратно в течение шести лет Алексей отмечал проходящие дни.

Взобравшись на высокий камень, Иван взглянул на море, прикрыв глаза ладонью от яркого солнца.

Что это там на горизонте?! Или показалось ему?.. Юноша протер глаза и снова посмотрел. Нет, не показалось. На соединившейся синеве моря и неба далеко-далеко белел парусок. Одним духом слетел Иван с утеса. Прихватив из избы заветный мешочек с кремнем и огнивом, он со всех ног помчался на Крестовый мыс. Мишка тяжелым галопом пустился в догоню за своим приятелем.

Тяжело дыша, юноша добрался до приготовленного для костра плавника.

Через малое время костер загорелся ярким пламенем. Отвалив каменную плиту, Иван вытащил из ямы, неподалеку от костра, куски заранее приготовленного тюленьего жира и стал бросать его в огонь.

Высокий столб черного дыма поднялся над островом. Но юноше казалось, что этого мало. Все больше и больше бросал он в костер и дров и жира. Очнулся он только от хриплого крика:

— Иван, костер зачем?.. увидел разве чего?

Иван не узнал отца. Лицо его было мертвенно-бледно, руки и губы тряслись. Глаза смотрели на сына с такой мольбой и с такой надеждой, что юноше сделалось не по себе. Тут же стоял растерянный Степан. Оба они увидели дым и прибежали к костру.

— Парус, отец!.. Да гляди на море-то… Зачем на меня глядишь?

— Парус… Ванюха… да что это! — Алексей бестолково суетился около костра, хватая трясущимися руками то дрова, то куски жира. — А вдруг уйдут?.. Не заметят нас!.. Да что ж ты, Степан? Ваня, дров давай побольше… ведь парус… люди ведь…

Алексей вдруг опустился на камень возле костра. Закрыв руками лицо, он громко заплакал. От несдерживаемых рыданий ходуном ходило все его тело.

Шесть лет крепился Алексей, не выдавая своих чувств ни сыну, ни товарищам. Шесть лет он был для всех примером настойчивости, упорства и терпения. Но сейчас сдал, не выдержал Алексей. Все горе его, беспокойство за жену, за детишек вырвалось наружу, разжалась вдруг рука, что с железной силой держала сердце шесть долгих лет.

И Ваня и Степан понимали состояние Алексея. Отойдя подальше, молча стояли они, стараясь ничем не помешать его чувствам.

Но вот Алексей поднялся с камня:

— Простите меня… не думал я, что так…

— Ну-к что ж, Алексей, у меня тоже водица соленая глаза застилает… От счастья это… Ведь дома в этот год будем! — быстро и радостно говорил Степан.

Великий праздник был на душе у поморов. Но скоро они опомнились.

— Ванюха, ты здесь у костра будешь. Возьми вот, на копье вздень, маши, как лодья ближе будет, — Алексей торопливо сдернул с себя рубаху. — А мы со Степаном в зимовье пойдем. Собрать добро надо. Нищими нам домой вернуться нельзя. Дома-то хоть немного пожить бы, а с голыми руками ежели приедем, опять сразу иди на промысел.

Иван остался один у костра. Прошло немного времени, и ясно ему стало, что с лодьи увидели дым. Судно шло теперь к Ледяному мысу.