Святослав Пелишенко - Хождение за два-три моря

Темнело. Мы с трудом оторвались от карты. Перед глазами вспыхивали кривые сабли, ржали кони, в Астрахани сидел Стенька, архимандрит Рувим умело возмущал стрельцов на антихриста Петра Алексеевича; а главное — плыла Волга, «Волго» — «светлое, белое озеро»…

— Завидую вам, — повторил Юрий Михайлович Фролов.

— Кстати, — осторожно вставил я, — вы еще на один вопрос не ответили… помните, из письма? В этом году, кроме «Гагарина», одесские яхты на Волгу не приходили?

— Не только в этом году, — Фролов едва заметно улыбнулся, — за всю историю «Юрий Гагарин» — первая одесская яхта на Волге. Я это точно знаю — по своей работе.

— Первые дошли, вот оно! — расцвел Данилыч.

— Вы не просто «дошли». Вы победили, — Юрий Михайлович помолчал. — Ну, пойду: засиделся. Отдыхайте.

— Успеется отдыхать, — строго сказал капитан. — У нас еще одна встреча сегодня, неотложная.

— Я вас провожу, — сказал Фролов. Он сразу понял, что имеет в виду шкипер. Вскоре, закрыв яхту, мы вместе шагали через ночной город.

Мамаев курган. Барельеф — скорбная очередь скульптур у подножия. Детали неразличимы, уже совсем поздно. Город давно спит. Мы пришли сюда в неурочное время, но не мы одни. По лестнице поднимается человек. Лестница не освещена, однако по его походке, медленной и тяжелой, чувствуется: он немолод.

— Подождем, — тихо говорит Данилыч, и я понимаю: тот, кто пришел сюда ночью, наверняка хочет побыть один. Мы останавливаемся, ждем, пока тяжелые шаги не затихают. Потом идем наверх.

Аллея пирамидальных тополей. В их сумеречной рамке все выше вырастает Статуя. На темном кургане она одна освещена. Алое пятно на острие меча. Это не кровь — предупредительный знак.

Еще один пролет лестницы. Фигура автоматчика, рвущаяся из скалы. Ущелье полунамеченных, слитых с камнем барельефов. Удлиненная площадь с водоемом посредине. Площадь упирается в глухую, увитую плющом стену; справа от водоема длинный ряд скульптур.

Мы почти ничего не видим, в темноте неожиданно и неясно проступает то могучая фигура воина, то бесконечно печальное лицо Матери. Хорошо, что мы пришли сюда ночью. Мне приходилось слышать разные мнения о художественной ценности мемориала; возможно, днем все это выглядит помпезно. Что ж — если так, значит, по ночам курган умеет вдохнуть истину даже в навязанное ему. Ночью он живет по своим законам.

В темной стене освещен вход как бы в пещеру, в туннель. Широкий и низкий проход поднимается и плавно заворачивает, свет прожектора сюда уже не проникает, но впереди другой, колеблющийся и неяркий свет. Мы входим в огромный круглый зал.

Он пуст. Только в центре из-под каменных плит поднимается кисть руки с факелом.

Мы долго стоим здесь. Не знаю, о чем думают мои попутчики, мои друзья. О многом, наверное. О погибших. О Победе. Я думаю и о нашем путешествии.

На долгом пути «Гагарина» почти всюду когда-то побывал враг; но восточней этой точки война не прошла. Не пустили.

Вечный огонь горит и освещает мемориальные доски на стенах. Их тридцать четыре; на каждой свыше двухсот имен. Это имена погибших. Но вы победили, слышите?..

Огонь рвется в отверстие кровли и гудит, шелестит, словно ветер. И еще один звук наполняет огромный пустой зал: торжественный, громкий, завораживающий звон ночных кузнечиков.