Юрий Баранов - Позывные дальних глубин

Сидеть в кресле стало невмоготу. От бессонной ночи ломило спину и тяжелели ноги, будто они были обуты в свинцовые водолазные башмаки. Чтобы размяться, Егор встал со своего места и пошёл по кругу центрального отсека по боевым постам. Нетрудно было заметить, что сидевшие за пультами управления офицеры устали не меньше его. Стараясь как-то подбодрить подчинённых, Непрядов клал им руки на плечи и слегка встряхивал, мол, держитесь, ребята, все вместе мы обставим как надо эту непрошеную вражину, сующуюся к нашим берегам… И люди, храня молчание, понимающе улыбались, кивали в ответ.

Около пульта, за которым восседал Вадим Колбенев, Непрядов задержался, присев рядом на соседнее кресло. Наклонившись, Егор доверительно прошептал:

— Вот тебе и ответ, Вадимыч, на наш спор…

— Ты это о чём? — не понял Колбенев.

— Да всё о том же, о Саблине… — Непрядов поманил пальцем дружка, приближаясь к нему ещё ближе. — Не хотел бы я сейчас в своём экипаже видеть такого вот субъекта, какими бы благими идеями он не вдохновлялся. Представляешь, хорош бы я был, окажись прямо сейчас на месте того командира противолодочного фрегата, которого собственный замполит в трюме запер.

— Я думаю, именно в такой ситуации тебе нечего было бы опасаться, особенно когда нам грозят извне. Хотя бы вот как сейчас, — и покосился на Егора. — Что, разве не так?

Непрядов на это ничего не ответил.

— Командира того можно было бы понять, — продолжал Колбенев. — Ему просто не повезло, что такой заморочный замполит попался.

— А чего жалеть, если он сам кругом виноват, — отвечал Егор. — Командир на своём корабле за всё в ответе. Даже за своего Саблина, которому обязан был в душу заглядывать, чтобы не доводить дело до крайности.

— Ну, наконец-то мы уразумели друг друга, — обрадовался Вадим. — Вот это ты правильно подметил: в душу надо было заглядывать. Ведь я нисколько не оправдываю этого самого Саблина, однако же разобраться хотел бы в истинных мотивах его поступка. И не по той полуправде, как нам велено понимать, а вот почему так на самом-то деле произошло?.. Я вот всё думаю, отчего это у нашего флотского офицерства судьба такая нескладная: его либо, как прежде, за борт выбрасывают, либо вот так, как сейчас, в трюм под замок сажают? И ты знаешь, а ведь поделом! Если прежде такого обхожденья многие из них достойны были, за их мордобой и дворянскую спесь, то теперь — за двуличие и «дедовщину», что своевременно не пресекли. Ты прав, коль скоро не открещиваешься от этих грехов, а с болью пропускаешь через собственное сердце. Ведь на то ты и командир, чтобы во вверенном тебе экипаже не допускать никакой скверны. Если надо, то и вовсе забудь на время берег. Живи, ешь, спи вместе со своими матросами, как батька их родной, пока не сделаешь их настоящими людьми.

— Так ведь всех не переделаешь на свой лад, Вадимыч, — усомнился Непрядов. — Взять хотя бы твоих подопечных старшин. Двое из них — ребята как ребята: самоотверженные, честные. А вот третий…

— Да стукач он, — подсказал Колбенев. — Чуриков признался мне, что морду Шастуну били они совсем не из-за кладовщицы Любочки, а потому, что тот постоянно всех закладывал. Ведь и нам, думаю, навязали его неспроста.

— Ладно, где сядут, там и слезут, — мрачно посулил Егор. — А этого Шастуна спишу на берег, к едрене Фене, как только в базу вернёмся.

— У нас всё так, — криво ухмыльнулся Колбенев. — Ведьму ищут не там, где надо, а где удобнее. И сами же потом удивляются, откуда это на флотах российских зараза там разная образуется?

— Не зря же боевой корабль называют «частичкой Родины», — для большей убедительности Егор показал пальцем на палубу, как на основу той самой «частицы». — Здесь, в прочном корпусе, в комок сжаты все наши общие проблемы и никуда от них не денешься. Какова страна в целом, таковы и корабли в частности, которые ей принадлежат. А что касается людей, так они везде одинаковы. Но мы, офицеры, всё же должны нести свой крест, чтобы никогда не стыдно было за флот наш российский. По крайней мере, это моя судьба, а другой мне и даром не надо.

— И мне тоже, Егорыч, — всё так же негромко и доверительно признался Колбенев.

Заметив, что на них начали обращать внимание, командир со старпомом перестали таинственно переговариваться и секретничать. Пора было всё же и делом заняться.

Пока обстановка позволяла, решил Егор наведаться в корабельный лазарет. Подумалось, что к своему стыду он так и не смог найти свободной минуты, чтобы навестить уже прооперированного лётчика.

Командир быстро спустился по ступенькам трапа на жилую палубу. Дойдя до двери, на которой была прикреплена табличка с маркировкой лазарета, медленно надавил на дверную ручку. Дверь поползла на роликах в сторону, обнажая проём, и командир шагнул через комингс в просторное помещение операционной. Доктора Целикова Егор нашёл в соседней выгородке. Александр Сергеевич находился около кровати, на которой по-прежнему недвижно лежал забинтованный лётчик. Похоже, он спокойно спал. И это, по выражению лица доктора, было хорошим признаком.

Крепко зажмурившись и кивнув, Целиков тем самым дал понять командиру, вопрошавшего взглядом, что кризис уже миновал и старший лейтенант, конечно же, будет жить.

Непрядов приблизился к кровати больного. Выпростав поверх одеяла обмотанные бинтами руки, он хрипловато и ритмично дышал. Небритое, со следами обморожения лицо воздушного штурмана выглядело таким измождённым, будто его только что освободили из концлагеря.

— А обе ступни всё же пришлось ампутировать, — как бы извиняясь, негромко произнёс Целиков. — И ничего нельзя было с этим поделать. У этого бедолаги начиналась уже газовая гангрена.

Непрядов со вздохом кивнул, спросив при этом:

— Александр Сергеевич, а руки-то хоть спасёте ему? -

— Постараюсь, — пообещал доктор. — Но вы же сами видите, в каком он состоянии.

— А в сознание он, по крайней мере, приходил?

— Да. Перед тем, как заснуть. Однако речь такая бессвязная, что ничего невозможно было понять из его слов. Несёт ерунду про какого-то чёрного человека, который будто всё время является ему и покоя не даёт.

— Да что за чепуха? — удивился Егор. — Какой ещё «чёрный человек», если вся команда у нас — в синих куртках, либо в кремовых рубашках? А в лазарете вообще все в белых халатах.

— И тем не менее, — подёрнул плечами доктор. — Старший лейтенант в таком состоянии, что возможны любые галлюцинации.

— А может, что-то ассоциативно припоминает? — предположил Егор. — Ведь чёрный человек, если помните, это всего лишь персонаж воображения, являвшийся Сергею Есенину. Хотя, к Моцарту тот типаж приходил вполне реально, чтобы реквием заказать…