Марина Белоцерковская - Леди удачи. Все пути…

Успокоенный принятым решением, Иван удовлетворенно вздохнул и только тут понял, как он проголодался и устал. Надо бы поесть и переночевать, а утром…

Тюшко оглянулся. Буквально в ста шагах от него на фоне опалово мерцающего ночного неба четко выделялся силуэт зажиточного дома-пятистенка. В одном из слюдяных окошек дрожал огонек. Иван подошел к массивным воротам и, поправив пальцем очки, вежливо постучал. Его интеллигентский пассаж, естественно, остался без ответа. Тогда Сеич осторожно толкнул воротину. Как ни странно, она, натужно заскрипев, медленно отворилась.

— Э-эй! — тихонько позвал Иван и, не услышав ответа, вошел во двор.

В ту же самую секунду в его лодыжку со страшной силой впилось нечто. Сеич отчаянно завопил. Тотчас с басовитым лаем откуда-то из-за угла вылетели два чудовищных волкодава и набросились на несчастного.

Неизвестно, чем бы закончился этот «поход в гости», но в доме заметался свет, и на порог с факелом в одной руке и топором в другой выскочил кряжистый бородатый мужик в исподнем. За ним толпились перепуганные чада и домочадцы преимущественно женского пола, в возрасте от восьми до восьмидесяти лет.

— Куш, Полкан! Волчок, пошел! — рявкнул мужик.

Псы, услыхав голос хозяина, с недовольным ворчанием отошли от распростертого на земле тела.

— Тьфу, анафема! Я-то думал, батюшка-медведь пожаловали, а это человек. Тать, что ли?

— Видите ли, в силу некоторых, не зависящих от моего желания, обстоятельств… — простонал Сеич, пытаясь отодрать от ноги мощный капкан, но увидел оторопелое лицо хозяина и попытался исправить положение: — Аз не есмь тать, яко вы мыслете. Аз… обряще кров и ястие, понеже… зело… э-э-э… кушать хочется.

Изумление в глазах бородача сменилось уверенностью в душевной скорби гостя.

— Божий человек! — вздохнул он и, приблизившись к пленнику, резким движением крепких рук развел стальные дуги капкана. — Идти-то сможешь?

Иван со слезами благодарности на глазах посмотрел на своего спасителя и, снова поправив очки, поковылял к дому.

Ранним утром в ворота купца Шевякова заколотили с такой силой, что Федот Афанасьевич выскочил на крыльцо в одном исподнем.

— Эй, кто там бусурманит?! — заорал он, протирая заспанные глаза.

— Открывай, Федот Афанасьич! С делом до тебя! — прогремел из-за ворот зычный бас.

— Сейчас-сейчас! Отворю.

— Вот и ладно.

Ворота скрипнули, и во двор вошли несколько высоких солдат в немецких мундирах: нелепых штанах до колен и куцых кафтанишках. Впереди, в таком же противном русскому глазу платье выступал толстый краснолицый дядька — старш о ́й, унтер — по-новомодному.

— По здорову ли, батюшка Тихон Матвеич? — расплылся в улыбке купец, в то время как сердце его так и ухнуло в пятки. — Проходи в горницу. Почаевничаем, покалякаем.

— Недосуг калякать-то, Федот Афанасьич! — мрачно ответствовал унтер. — Меньшого твого, Пашку, велено сей же час забрать в матросы.

— Да как же это! — всплеснул руками Шевяков. — Куда ж я без Пашки-то?! Двое их у меня всего — Гришка да Пашка. Остальные — бабы. Ты ж меня, Тихон Матвеич, руки лишаешь!

— Велено! — развел руками тот.

— А сколь я в Стрелецкий Приказ добра переносил! Мучки, маслица, холстов! Ведь сам боярин Данила Петрович Мельников за меня просить изволили!

— Велено! — уже суровее повторил унтер.

— Аль ты мзду не получал, чтоб двор мой обходить, лихоимец?! — не выдержал Шевяков.

— Вот что, Федот Афанасьич, — рявкнул унтер. — Ты мне не дури! А не то сдам в Преображенский Приказ за навет и ослушание указа государева!

— Помилосердствуй, батюшка! — возопил купец, чуть не падая в унтеровы ноги. — Да што ж ты меня без ножа-то режешь?! Ведь сынок мой, кровиночка! Как же я его на погибель по морю-окияну в скорлупке деревянной отпущу? Ты пойми! Сам ведь родитель.

— Да я-то что, Афанасьич, — помягчел старшой. — Я ведь человек подневольный. Что приказано, то и сделал. А не сделаю — так ведь семь шкур спустят, коли до смерти не забьют. Ты уразумей, мил человек, я ж не со зла.

— Оно конечно, — вздохнул Федот Афанасьевич, и тут его маленькие глазки блеснули. — Сынка, значит, Пашку?.. Сейчас-сейчас… Спит, умаялся. Соберу, пока мать не видит, не то визгу-то бабьего не оберешься.

Купец опрометью метнулся в сенник, где безмятежно спал ночной гость.

— Вставай, малый, ждут тебя!

Ванюша вскочил и захлопал вокруг себя ладонью.

— За мной? Правда?! Они меня сами нашли? Ой, спасибо вам, добрый человек!

— За что? — оторопело уставился на него Федот Афанасьевич.

— За хорошие новости, — Сеич, наконец, нашел очки и водрузил их себе на нос. — Вы даже сами не представляете, какую радостную весть принесли!

— Ну коли так?.. — облегченно вздохнул купец, которого таки грызла совесть. — Пойдем, милый.

Иван в радостном возбуждении вылетел на крыльцо, но, увидев вместо симпатичных хроноразведчиц суровые ражие физиономии, побледнел и растерянно оглянулся на хозяина. Тот смутился и торопливо забормотал:

— Ты, паря, прости, не серчай! Сынка-то больно жалко. А ты не боись, тебя-то такого далёко не поведут. Хромой ты, да и тронутый маленечко. Тебя-то отпустят. Уж больно жалко сынка в матросы отдавать. А я те хлебца тут на дорожку… Сальца… А?

«В матросы?! — мысленно ахнул Ванюша. — Да я же еще в школе от физкультуры освобождался. Почки, да и зрение… — Но поразмыслив, решил не сопротивляться. — Может и правда… Скорее к Петру попаду… К разведке… А там и домой!..»

Поэтому он покорно брел сначала за купцом, который настойчиво звал Сеича Пашей и то и дело лез целоваться, а потом и за нелепо бритым мужиком в кургузом немецком кафтане.

— Дак ты — Пашка? — хитро прищурился тот, обернувшись.

— Пашка, Пашка! — закивал головой Федот Афанасьевич и сунул унтеру в руки тугой позвякивающий мешочек.

Унтер незаметным движением опустил кошелек за пазуху и осклабился:

— Ладно, Пашка, пошли!

— Ф-фу! — Джоанна устало прислонилась к дубу. — Черт бы побрал этого Сеича. Куда ж его занесло?

— Ванюша — зверь непредсказуемый. Надо искать.

— Да уж куда мы денемся? Да-а! Попробуем углубиться в ситуацию. Сеич — профессиональный историк, специалист по Руси времен Ивана Грозного… Узкий специалист, как щель в почтовом ящике.

— Ага, — поддакнула Ксави, — пишет диссертацию на тему: «Влияние банного дела в Тульской губернии на развитие научной мысли государства Московского при Иване Четвертом».

— Вот-вот. Кроме того, он рафинированный интеллигент в… надцатом поколении, кабинетный ученый. И вот это горе луковое попадает сюда, в наш исторический миксер! Как бы ты повела себя на его месте?