Антон Санченко - Вызывной канал

— Да, сплошная драмкомедия, — Дед замечает.

— Да и сам чувствую, что помполитский маразм какой-то всё. "Меня терзают смутные сомнения. У Шпака — магнитофон. У посла — медальон." Ничего ж руками не пощупать. А в дипломе отметок "за сало" не делают.

— Слушай, так он к тебе тоже с дипломом подбивал клинья? — перебил Дед Витька.

— Я ему, проходимцу, сделал ксерокопию диплома высшей мореходки, — признался Дед.

— За сорок долларов, — признался Дед ещё больше.

— Только воспользоваться он им не сможет, — окончательно саморазоблачился Дед.

— Там номер — механической специальности. Ты уж его лучше не расстраивай пока.

Шоб ты жила, Одесса! И пусть забьют шампанским все усохшие фонтаны на Молдаванке.

— Слушай, значит ни одного судоводителя на борту, а мы прём, как тот паровоз вперёд летит? А я давно говорил, что "рогатые" на фиг не нужны. Только машину реверсами гробить на швартовках.

— И ты желудкам нашим пока ничего не говори. У самого в голове ещё не улеглось. Хлопцы все не вербованные, сразу по приходу в Херсон в дурку сдадут. Решат, что пару шиферных гвоздей в крышу мне никак не помешает. С деньгами — куда проще. Их пощупать можно. Особенно, если за руку в своём кармане поймал.

— Мюллер, и Вы, зная что Штирлиц — русский шпион, до сих пор его не арестовали?

— Всё равно выкрутится, — только и оставалось ответить мне, когда до Деда дошло по-настоящему.

— Какой Херсон? У нас же тонны топлива как не хватало, так и нет её. Я ж думал, этот соображает чего-нибудь. На буровых, или у буксиров очаковских…

— Вот, теперь и ты догнал. Соображать теперь — наша обязанность. И пошли в каюту к нему. Напрямую. Да не спал он. Вы бы спали?

Да, погибал талантище! Актёр Больших и Малых Императорских театров. Мне секунд двадцать даже жалко его было. Готовился, видно, хорошо текст зубрил.

— Я долго думал, — говорит.

— Пишу письмо Борису. Всё как есть. Бес с деньгами этими попутал. Всё на прибыль надеялся. Тряпьё своё собираю, и ухожу в Херсоне. Пусть Борис другого капитана вам присылает. Того же Горбатова, пьянь вашу любимую, — не впервой ему в одних джинсиках и в футболочке, мол.

И знаю уже, что всё сказанное в обратный курс, на 180 градусов, перевернуть надо, и такого он Борису напишет, и такого потом наплетёт, куда там Штрилицу, знаю ведь, а уши развесил, так благородно и сдержанно реплики все он из себя выдавил.

Но двадцать секунд прошло.

Тут я буром на него и попёр. А что, расшаркиваться прикажете?

С деньгами пока ясно. То-есть, ничего не ясно. Но это — к Скользкому. Этот объяснит. Мы тут о другом посовещались, и всё про тебя как "судно'водителя" нам, действительно, понятнее стало. В сейфе чукотском дипломчик штурмана дальнего плавания оставил? А может — в холодильнике? Сало в холодильнике обычно держат.

Что с топливом делать, капитан ты наш пятнадцатилетний, собираешься? Мы только в Феодосии взять и могли. А идём почему-то к Сарычу. И не надо хоть сейчас волну гнать. Деньги у тебя, банкир ты наш швейцарский, уже в море конфисковали. Ты в прошлом рейсе шестьдесят долларов на нефтебазу, наверное, тоже так же в "накладные расходы" списал? Дед на ночь договорился с буксиром насчёт левого соляра, а мы опять отходили, будто за нами взвод автоматчиков гонится.

Смотрю — нет больше благородного и раскаявшегося героя-любовника передо мной. Текст забыл. Или не было такого в роли?

Физиономию — аж судорогой свело. Перекосило — клыки видать. Зверь зверем. Из под бровей меня буравит, дырку во лбу прожечь хочет. Да, от ночных прогулок по верхней палубе лучше было мне воздержаться. Лучше было мне не проверять, чтит ли он шестую заповедь столь же набожно, как все последующие. А то скажут потом: за борт Пашку смыло. Или даже — сам сдуру прыгнул. Бывает.

— Да, недооценивал я тебя, — рычит.

Хорошо, не тет на тет на рандеву это я явился. С секундантом. Хоть он Деда и не замечал уже:

— И всё ж — дурак ты. Подошёл бы тихо-мирно, поговорили бы, забрал бы свои деньги, с процентами даже, и сошёл в Херсоне. А так ведь даже вложенного в ремонт не вернул. А может ещё и сработались бы? Чего не бывает? Ты, я вижу, не только по-английски натаскался. И радист великий, и капитану через плечо в карту заглядываешь. Замполитом при Советах не был?

— Помполитом, — про себя отмечаю. Не поправлять же.

И точно. Дурак я. Филологией страдаю. Сдаётся, и нормальному рулевому на прокладку эту взглянуть интересно будет. Поправку он в столбик считает на листиках. Аккуратист какой!

— По поводу Херсона, — решил напомнить о себе Дед Витька.

— С парохода, если не пассажир конечно, принято не сходить, а сдавать пароход. Это тебе на будущее.

— И на настоящее: по сезону, должна уже приёмка мариупольская в Феодосийском заливе на шпроте работать. Это я тебе как рыбак одесский "рыбаку" ждановскому напоминаю. А письмо — пиши. Люблю Дюма!

Вот Дед точно дураком не был. Всегда я ему в шахматы дул.

— Будет завтра письмо у меня в руках, — говорит, — глядишь, кубанцы наши подробностей до самого Херсона и не узнают. Ты ж их знаешь. Казаки.

А приёмку мы таки нашли. Не в Феодосийском заливе, но рядом. За мысом Киик-Атлама.

"Рыбак" наш и здесь чуть всё не испортил. Дед же просил: тупо подвалить к кранцам, чтоб он мог перепрыгнуть и с механиками с глазу на глаз переговорить. А этот за сто метров в мегафон "топлива не дадите?" орать стал. А народ мариупольский весь, как водится, к борту вывалил. Совсем с глазу на глаз. И что значит "дадите"? Шляются тут одесситы всякие, топливо клянчат.

Отбежали мы с пол-мили и тоже на якорь стали. Приехали. Теперь уж и до Очакова не дотянем.

Хорошо, Скользкий, хозяйское дитя, мешки с чаем, которые на палубе, брезентом перечехлять нас с Келой выгнал. Мариупольцы в бинокль понаблюдали, и сами нас по радио к борту подозвали.

Но наш собственный мариуполец и тут уже удружил. Договаривались уже, естественно, на капитанском уровне. Выдал ему Родион сотку, механикам бы и меньшего хватило, выдумали бы с нашим Дедом ремонт какой-нибудь до ночной вахты… А азовчанин наш возьми ещё и проавансируй сделку. Тут уж вообще "махновцы" распоясались. Тонны не будет, говорят. Килограммов семьсот — максимум. Это второй механик уже. Ему после капитанского уровня вообще ничего не перепадало, видимо. Наш Витька аж плеваться после этого принялся. Замерили, сколько у нас в левом танке, "махновец" ни на шаг от мерной линейки нашей не отходит, плюнули они нам девятьсот. Но Дед одесситом бы не был, если б так просто сопли утёр. Мелом уровень отметил на глазах у мариупольца, вытер насухо, а потом просто вверх ногами линейку взял, тычет ему:

— Ты что, совсем меня под монастырь подводишь? Шестьсот всего. Ты ж моряк, знаешь, что такое посреди моря потухнуть. А попадём в погоду?..