Робер Стенюи - Сокровища непобедимой Армады

Мне потребовалась долгая переписка со специалистами по артиллерии XVI века, множество визитов в музеи и книжные розыски, чтобы определить, какую пушку нам оставила судьба (и де Лейва) в Порт-на-Спанья. Вначале я называл ее «фальконетом» из-за сходства с фальконетами предшествующего века, потом – «мояна», «версо» и «пасволанте». Наконец, еще окончательно не уверившись, я окрестил ее «эсмериль». Эта работа развеяла некоторые иллюзии: я самонадеянно считал себя знатоком испанской морской артиллерии. Но, оказалось, я не смыслю в ней ничего. Более того, на свете вообще, наверное, не отыщется человек, сведущий в этом вопросе.

Во-первых, мастерство литья пушек и бомбардирное искусство в те времена были тайной за семью печатями. Во-вторых, техническая терминология, вес, размеры и калибр варьируются до бесконечности. А с другой стороны, в одно и то же время одинаковым словом называли совершенно разные по своему виду и калибру пушки. То же, кстати, относится и к кораблям, и к каретам. Мы обнаружили в списке оснащения «Хироны» восемь типов орудий, а ядра относились по меньшей мере к двенадцати!

Артиллерия появилась в Испании в XIV веке. В XV веке она начала быстро развиваться, и тогда же пушки появились на кораблях. Но только в начале XVII века Филипп III попытался стандартизировать калибр орудий!

При Филиппе II в этой области царила полная анархия. Мои мучения кончились, когда я нашел у одного очень солидного испанского эксперта следующее описание: «Восьмигранная эсмериль стреляла полуфунтовыми ядрами». Однако тот же эксперт добавлял: «Эсмерили существовали во многих разновидностях, так что у них возможны любые характеристики». Уф…

Меня легонько трогают за щиколотку.

Я целиком подлез под камень, так что снаружи остались лишь нижние конечности. Пятясь, выбираюсь оттуда. Это Луи.

За стеклом маски вижу два круглых глаза и сияющую улыбку в обрамлении густой бороды. Вокруг шеи у него намотана в три ряда толстая золотая цепь. Целые километры цепи.

Сезон, как я уже говорил, начался без сенсаций. Инвентарный список конца апреля и середины мая выглядел почти как ведомость приемщика вторсырья: одни обломки. Первая золотая монета в четыре эскудо появилась лишь 11 мая. Извлек ее Луи. А в июне с Луи не стало сладу. Мы, стесняясь, выкладывали на палубу какие-то жалкие крохи, а Луи спокойно вытряхивал из своего мешочка дукаты, дублоны и в качестве гарнира пригоршни драгоценностей.

Надобно заметить, что неподалеку от Порт-Баллинтре ирландцы делают лучшее в мире виски. Как-то под горячую руку во время штормовой паузы я неосторожно пообещал выставлять по бутылке «Олд Бушмиллз» удачнику, который найдет десять монет.

Замечу сразу, что виски необходимо ныряльщику в здешних водах как средство согревания, эта традиция давно укоренилась в Ирландии. Достаточно сослаться на моего предшественника сэра Джорджа Кэрью, который даже в июне 1589 года подогревал этим зельем энтузиазм ныряльщиков, пытавшихся выудить испанские пушки у западного побережья Ирландии. Вот как он объясняет это лорду-наместнику в письме, датированном 1 июля 1589 года: «…вчера мы извлекли три бронзовых орудия, однако ныряльщик чуть не захлебнулся, и я уповаю только на отменные качества ирландской водки в видах его скорейшего выздоровления».

Ирландские ныряльщики по-прежнему свято верят в данную терапию, и я не могу сыскать иных причин их поразительной сопротивляемости холоду. Наш друг Джон Макленнан, например, обычно погружался в простой неопреновой телогрейке с голыми руками и голыми ногами. Едва взглянув, как он спокойно бродит по дну в таком дезабилье, мы начинали клацать за него зубами от стужи. Правда, Джон – это особый случай: он сам производит виски «Олд Бушмиллз»…

Короче, в июне 1969 года мое неразумное обещание едва не поставило финансовое положение экспедиции на грань катастрофы. А когда Луи предстал передо мной на дне с тройной цепью на шее, я подумал, не лучше ли начать употреблять «Олд Бушмиллз» как наружное средство (да простят мне ценители подобное кощунство!). Иначе поглощение такого количества виски превратило бы ныряльщиков в хронических алкоголиков.

Цепь была толщиной в палец и длиной 2, 56 метра. Весила она 1 килограмм 800 граммов – груз должен был заставить ее несчастного обладателя первым достичь дна… В отчетах того времени испанцы часто упоминали, что враги срывали с них золотые цепи, иногда вместе с головой. Англичане пишут об этом гораздо сдержаннее. Еще бы! Золото полагалось сдавать в королевскую казну, а мы знаем по собственному опыту, как тяжело бывает это делать.

В списке вопросов, которые чиновники задавали испанцам, прежде чем обезглавить их, читаем под номером 8: «Кто из известных вам лиц имел или имеет золотые цепи и прочие украшения?» А когда некий Давид Гвин, переводчик, «присвоил себе золотые испанские цепи», это стало для него источником серьезных неприятностей.

20 сентября чиновник Уодлок докладывал по начальству: «С испанского корабля, выброшенного на берег, сошло 16 живых особ с золотыми цепями на шее».

Медина-Сидония преподнес золотую цепь губернатору Кале. Цепи были обещаны французским лоцманам за провод Армады через Ла-Манш. Цепи же служили приманкой за предательство: осенью 1588 года герцог Пармский предложил английскому полковнику, защищавшему нидерландскую крепость Берген-оп-Зом, 7000 дукатов и по золотой цепи каждому офицеру, если они сдадут город.

Знатные сеньоры на портретах эпохи Возрождения изображены непременно с цепью. Она служила одновременно галстуком, знаком богатства и… дорожным чеком: достаточно было разомкнуть цепь, чтобы заплатить одним звеном за стол, кров и лошадей.

Самую длинную цепь я обнаружил на портрете Ричарда Дрейка, исполненном в 1577 году. Ричард был кузеном и торговым агентом сэра Фрэнсиса – он продавал невольников и добычу, захваченную адмиралом-корсаром в знаменитых набегах. Дела его процветали, и он не считал нужным этого скрывать: я насчитал у него на груди четырнадцать рядов тонкой цепи, то есть она вытягивалась на двадцать метров!

К сегодняшнему дню подобные цепи практически исчезли. Вес возобладал над мастерством исполнения: когда мода прошла, золото было расплавлено. Сохранилась одна-единственная цепь, выставленная в немецком музее. Это придавало нашей находке особую историческую ценность.

Море играло с нами в кошки-мышки: то заставляло впустую перепахивать дно, то вдруг выставляло напоказ диковины.

После обеда Луи набрел на вторую цепь – длиной 76 сантиметров и поразительно хитрой работы: каждое плоское колечко проходило в три следующих (боже праведный, как только умудрялись сделать такое!). Хрупкая цепочка была целой, но свернутой в узлы; у нас ушло несколько вечеров на то, чтобы ее распутать.