Джек Лондон - Морской волк. Бог его отцов

— За что? — невозмутимо осведомился Смок.

Товарищи Смока теперь уже открыто смеялись. Капитан был способен убить его, и я не сомневаюсь, что, если бы не присутствие мисс Брюстер, в каюте пролилась бы кровь. Не будь мисс Брюстер, Смок тоже не сдержал бы свою злобу. Я боялся, что начнется драка, но возглас рулевого отвел грозу:

— Дым на горизонте!

— В каком направлении? — крикнул Вольф Ларсен.

— С кормы, сэр.

— Не русское ли судно? — предположил Лэтимер.

Его слова вызвали тревогу на лицах остальных охотников. Русское судно могло быть только крейсером, а они хорошо знали, что находятся близко от запретной полосы; Вольф Ларсен был известным браконьером. Все устремили глаза на него.

— Нам ничего не грозит, — смеясь, успокоил он их. — На этот раз, Смок, вам не придется попасть на соляные копи. Но вот что я вам скажу: я ставлю пять против одного, что это «Македония».

Никто не принял пари, и он продолжал:

— Если это так, то ставлю десять против одного, что нам не обобраться хлопот.

— Нет, благодарю вас, — ответил Лэтимер. — Я готов рискнуть своими деньгами, но не согласен проигрывать их наверняка. Не было еще случая, чтобы при вашей встрече с вашим почтенным братцем все обошлось благополучно. Со своей стороны ставлю двадцать против одного, что не обойдется мирно и теперь.

Раздался общий смех, к которому присоединился и Вольф Ларсен, и обед закончился гладко, особенно благодаря моему терпению, так как капитан возмутительно обращался со мной, то вышучивая меня, то принимая снисходительный тон, заставлявший меня задыхаться от сдерживаемого гнева. Но я знал, что ради Мод Брюстер должен владеть собой, и был вознагражден, когда ее глаза на миг встретились с моими и яснее всяких слов сказали мне: «Будьте мужественны! Не падайте духом!»

Встав из-за стола, мы вышли на палубу, так как каждый пароход был развлечением в монотонной морской жизни, а уверенность, что это Смерть-Ларсен на «Македонии», увеличивала наше возбуждение.

Море, бурное накануне, теперь затихло, и можно было спустить лодки для охоты, которая обещала быть особенно удачной. Утром котиков нигде не было видно, теперь же мы нагнали стадо.

Дым все еще виднелся в нескольких милях за кормой и начал быстро приближаться к нам, пока мы спускали лодки. Они рассеялись в северном направлении. Мы видели, как они то и дело спускали паруса, затем следовали отголоски ружейных выстрелов, и паруса снова взвивались. Котики шли большим стадом. Ветер постепенно замирал, все благоприятствовало охоте. Местами море, как ковром, было покрыто спящими котиками. Они лежали группами, по двое и по трое, вытянувшись на волнах, и напоминали ленивых щенков.

Приближавшийся пароход был теперь уже ясно виден. Это была «Македония». Я прочел ее имя в бинокль, когда она проходила в какой-нибудь миле справа от нас. Вольф Ларсен смотрел на пароход со злобой, в то время как мисс Брюстер разглядывала его с любопытством.

— Где же та беда, которую вы предсказывали, капитан Ларсен? — весело спросила она.

Он взглянул на нее, и черты его на миг смягчились.

— Чего же вы ожидали? Что они возьмут нас на абордаж и перережут нам глотки?

— Чего-нибудь в этом роде, — призналась она. — Обычаи охотников на котиков так новы и странны для меня, что я готова ожидать чего угодно.

Он кивнул.

— Вы правы, вы совершенно правы. Ваша ошибка лишь в том, что вы не ожидали самого худшего.

— Как? Что могло бы быть хуже, чем если бы нам перерезали глотки? — с наивным и забавным удивлением спросила она.

— Опустошение наших кошельков, — ответил он. — В наше время человек устроен так, что его жизнеспособность определяется его деньгами.

— Кто отнимет мой кошелек, отнимет у меня немного, — сказала она.

— Кто отнимет мой, отнимет у меня право на жизнь, — ответил Вольф Ларсен. — Он отнимет мой хлеб, и мясо, и постель и тем самым подвергнет опасности мою жизнь. Когда у людей пуст кошелек, они обычно умирают, и притом самым жалким образом, если только им не удается достаточно быстро наполнить его вновь.

— Но я не вижу, чтобы этот пароход покушался на ваш кошелек.

— Подождите и увидите, — мрачно ответил он.

Долго нам ждать не пришлось. Обогнав на несколько миль наши лодки, «Македония» начала спускать на воду свои. Мы знали, что на ней четырнадцать лодок, тогда как у нас было всего пять — одной мы лишились благодаря бегству Уэйнрайта. Маневр «Македонии» испортил нам охоту. За нами котиков не было, а впереди линия из четырнадцати лодок, словно огромная метла, сметала находившееся там стадо.

Наши лодки вскоре вернулись ни с чем. Ветер упал, море становилось все спокойнее. Такая погода, при наличии крупного стада, могла бы обеспечить прекрасную охоту. Подобных дней бывает не больше двух или трех даже в удачный сезон. Охотники, гребцы и рулевые, поднимаясь на борт, кипели злобой. Каждый чувствовал себя ограбленным. Со всех сторон сыпалась ругань, и если бы проклятия имели силу, то Смерть-Ларсен был бы обречен на вечную гибель.

— Чтоб он сдох и был проклят на десять вечностей, — злился Луи, и глаза его сверкали, в то время как он привязывал свою лодку.

— Прислушайтесь, и вы сразу же узнаете, что больше всего волнует их души, — сказал Вольф Ларсен. — Вера? Любовь? Высокие идеалы? Добро? Красота? Правда?

— В них оскорблено врожденное сознание права, — заметила Мод Брюстер, присоединяясь к разговору.

Она стояла немного в стороне, одной рукой придерживаясь за ванты и мягко покачиваясь в такт качке шхуны. Она не повысила голоса, и все же я был поражен его ясным и звонким тоном. О, как он ласкал мой слух! Я едва осмелился взглянуть на нее, боясь выдать себя. На голове у нее была мальчишеская шапочка, светло-каштановые пушистые волосы сверкали на солнце и окружали, словно ореолом, нежный овал ее лица. Она была обворожительна и казалась каким-то высшим существом. Все мое прежнее преклонение перед жизнью вернулось ко мне при виде этого дивного ее воплощения, и холодные рассуждения Ларсена показались мне смешными и бледными.

— Вы сентиментальны, как мистер ван Вейден, — усмехнулся он. — Этих людей приводит в бешенство лишь то, что кто-то помешал исполнению их желаний. Вот и все. Но чего они желали? Вкусной пищи и мягких постелей на берегу после удачного заработка. Женщин и пьянства, то есть разгула и животных удовольствий, которые так хорошо их определяют. Вот лучшее, что в них есть, их высшие надежды, их идеал, если хотите. Проявление их чувств — картина малопривлекательная, но она показывает, как глубоко задеты их души, или, что то же самое, как глубоко задеты их кошельки.

— По вашему поведению не видно, чтобы ваш кошелек был задет, — сказала она смеясь.